Как началось твоё сотрудничество с Мобильным художественным театром?
Мне позвонил или написал Лёша Киселев [театровед, куратор, директор МобХТ – прим. ред.], рассказал, что они с Мишей Зыгарем [сооснователь, драматург – прим. ред.] придумали этот формат. Уже был спектакль «1000 шагов с Кириллом Серебренниковым», но как большой проект Мобильный Художественный тогда ещё не запустился. Ребята позвали познакомиться, всё мне рассказали, предложили сделать спектакль по Цветаевой. А я её фанаткой не была. Признавала всё величие, но у неё стихи про экзальтацию, про любовь, а это совсем не моё.
Было несколько идей, как делать, но они не подходили. «Рас-стаёмся» – то ли третий, то ли четвёртый полностью готовый вариант. Я долго-долго разрабатывала биографическую историю. Изначально предполагалось, что это будет прогулка, связанная с цветаевской Москвой. Но быстро стало понятно, что сделать подобное не очень возможно, потому что от цветаевских мест почти ничего не осталось. Есть дом-музей, который замечательно сделан, но там даже вещей настоящих практически нет. А в арбатских переулках вокруг совсем ничего не сохранилось. Плюнули на эту затею, не сложилось. Была мысль сделать спектакль по книжке Ариадны Эфрон, плюнули, не сложилось. Хотели делать по «Крысолову», даже придумали полностью маршрут. Получилась современная политическая история, совсем не связанная с биографией Цветаевой. Тоже не сложилось. Я, в какой-то момент, сидя у Миши дома в раздражении сказала: «Не понимаю, что ты хочешь от меня! Про любовь? Ну хочешь, я тебе “Поэму конца” сделаю? Там прогулка, мужчина и женщина идут, расстаются. Нужны речка, гора. Всё уже написано, сценарий есть, места подберём. Тебе вот это надо?». Миша ответил, что именно это и надо.
Подходящая локация быстро нашлась?
Мы с Лёшей вместе ходили искать маршрут. Совершенно случайно забрели на Воробьевы горы, и там вдруг материал и пространство совпали. Правда случайно вышло: шли совсем в другое место, но оно не подошло. Мы тоскливо побрели по набережной, просто болтали. Вдруг поняли, что всё вокруг идеально, как будто тут события и происходили. И всё. Потом один только сложный кусок маршрута был, который мы очень долго укладывали, чтобы люди не заблудились на горе.
В спектакле совмещены два текста: «Поэма конца» и «Поэма горы». Пространство определяло принцип монтажа?
И маршрут важен был, и хронометраж, и темы. Правда, больше всего, наверное, пространство повлияло. Я примерно всё скомпоновала сначала, а потом мы пришли на место, ходили, проверяли, сокращали. Люди, которые хорошо эти поэмы знают, тяжело переживают монтаж, потому что местами мы буквально взяли по полфразы и совместили. При этом, если не знать наизусть текст, то монтаж совсем не слышен. Поэмы – дилогия, они связаны между собой, поэтому легко сшиваются. Думала, мне голову оторвут любители Цветаевой, но нет, пока проскочили.
Сам формат очень сложный, кропотливый. В нём плохо работает, если просто берёшь аудиоверсию произведения и прикладываешь её к пространству. Любая бутафория, искусственность на фоне реального мира становится в миллион раз виднее. В этом смысле мой любимый спектакль Мобильного художественного театра всё ещё «1000 шагов с Кириллом Серебренниковым». Он ничем не притворяется. Это экскурсия. Идите, смотрите на дома. Нет надстройки. Но от этого и возникает сильное художественное впечатление. У меня нет вопросов, театр ли это. Безусловно, театр. Но так сделать очень сложно.
Кастинг легко проходил?
До последнего было непонятно, кто будет как бы голосом Марины Ивановны. Казалось, что это должна быть сильная личность. Может, даже не актриса. Мы перебирали всех, от Дианы Арбениной и Веры Полозковой до Земфиры и Ирины Хакамады. Мише было важно, чтобы человек был медийным, они стараются делать зрительский формат. А пойти куда-то слушать про Цветаеву – уже не самый очевидный выбор. В итоге я в тоске писала в гугле «молодые российские актрисы». Аню Чиповскую я давно знаю, но она просто в голову не пришла. А тут в какую-то подборку листаю, смотрю, её имя. Точно! Позвонила Мише, он одобрил, предложил позвать Вадика Королева. Тот с группой OQJAV нам и музыку заодно записал.
Тяжело работать артистам и с артистами, когда их инструментарий сокращается до голоса?
Я очень люблю работать со звуком, с текстом. Мне отлично, когда есть только голоса, мне больше ничего не надо. Аня – потрясающая артистка, правда. Она же ещё очень неожиданная в этом материале. У неё не так много было тяжёлых, взрослых ролей. И Вадик прекрасный. Он любит прикидываться простым пареньком из Перми, но на самом деле он очень профессиональный, много работал и работает.
У нас было супер-мало времени. Мы готовили материал год, а записывали часов семь, разбитых на два с половиной дня. Даже репетиций нормальных не было. Мы брали один кусок, отрезок, я рассказывала, какое я хочу ощущение или с каким настроением его нужно произносить. Аня мало того, что очень профессиональна, она ещё и хорошо слышит текст. Некоторые куски в итоге оказались записаны не так, как я хотела. Она предлагала свой вариант, и он отлично ложился. В одном месте Киселёв нас дожал, уговорил попробовать сделать дубль, как он хочет. Сначала и мне, и Ане идея не нравилась, но решили попробовать. В итоге запись вошла в финальный вариант спектакля.
На «Рас-стаёмся» есть обратная связь, несмотря на онлайн формат?
Двадцать первый век, всю обратную связь уже получаешь в социальных сетях. Люди пишут отзывы. Если они плохие, то я их не читаю, а если хорошие, то меня на них обычно отмечают. Считаю, не нужно смотреть в лицо людям, которым не понравилось.
Конечно, на первых спектаклях мы много моментов тестировали, была очень важна обратная связь. Нужно сделать так, чтобы никто не заблудился, всем хватало скорости, все понимали, куда идти, и могли добраться до вершины горы, не померев по дороге. Это всё мы проверяли.
В «Рас-стаёмся» есть игровое взаимодействие со зрителем: потрогайте столб, попейте воды, бросьте монетку. Эти приёмы нужны, чтобы переживание стало театральным? Они не дают относиться к записи как к аудиокниге?
Мне кажется, это просто забавно. Мы же не понимали, будет ли это работать. На премьеру пришло много людей, мы с Лёшей три раза сходили вместе со всеми по маршруту, а на четвертый пошли окольным путем в финальную точку, чтобы там праздновать. Вышли как раз к площадке, на которой по сюжету нужно закрыть лицо руками. Мы были уверены, что этого вообще никто делать не будет. Публика была ещё премьерная, очень светская. И вот мы к ней вышли, и обнаружили, что там стоит человек двадцать, нарядных-нарядных, светских-светских, все в наушниках и с закрытыми руками лицами. Это был момент невероятного счастья. Оказалось, то, что мы придумали, работает.
Я сама очень не люблю подобные интерактивы. Часто кажется, что это совершенно искусственно, хочется, чтобы тебя перестали держать за идиота. А то «потрогай столб и подумай о вечности». Если бы мы делали прогулку на той самой горе в Чехии или в Москве по цветаевским местам, интерактив был бы лишним. У нас же сразу условия заданы: мы как будто в Праге, как будто в 1924 году. Но мы же все понимаем, что это не то самое место, и открыто это признаём, сами проговариваем. Взаимодействие становится частью игры. Важно ещё, что мы не говорим: «Сделайте вид, что…». Не делайте. Просто потрогайте столб. Это не тот столб, а совсем другой. Он холодный. Вот из таких штучек, наверное, и собирается спектакль. Надеюсь, что собирается.