Жанна Губанова

"Ромео и Джульетта", МАМТ им. К. Станиславского и Вл. Немировича-Данченко

Фото: Алиса Асланова для диджитал-журнала «Балет»

О сложной, но светлой Джульетте

Образы большинства героев в «Ромео и Джульетте» трансформировались по сравнению с классическими постановками. Но Джульетта же всё такая же светлая, нежная, юная. Она противопоставлена всем другим героям?

Скорее, да. Можно сказать, она единственный лучик света в этом тёмном царстве.

Проще ли было от того, что не нужно прорисовывать какую-то негативную черту своей героини, или, наоборот, сложнее от «противостояния» всем героям с червоточинкой?

Сложно сказать. Иногда было непонятно, как Джульетта должна себя вести, например, с Парисом. Она вроде бы не жестокая, не стервозная, но всё же с ним себя ведёт немного грубо, а он этого не заслуживает. Приходилось включать более жёсткие черты. Поэтому мою героиню нельзя назвать стопроцентно милой.

О работе с Максимом Севагиным

Когда Максим Севагин работал над «Ромео и Джульеттой», он ещё был артистом труппы театра. Не было ли это препятствием в постановочном процессе? Легко ли удавалось ли переключаться с дружеских и приятельских отношений, слушать и слышать его как хореографа?

«Ромео и Джульетта» – не первая постановка Максима. До этого он делал «Воробьиное озеро» [на фестивале Сергея Курёхина – прим. ред.], в МАМТе «Просвещение» в рамках проекта «Точка пересечения» и Bloom. И затем «Ромео и Джульетту». Поэтому у него уже был опыт хореографа, педагога. И у артистов было время свыкнуться с этим положением. 

Но в «Ромео и Джульетте» было занято много прим и премьеров. Им нужно было принять, что Максим – хореограф. Не могу сказать, что для них это было сложно. Мы приходили и делали общее дело. Не было времени и сил на то, чтобы вредничать. Наоборот, чем внимательнее ты слушаешь, тем легче тебе даётся материал.

Хотя, если честно, телу его хореографию принять было непросто.

Нелегко давалась?

Да, нелегко и не сразу. До сих пор каждый раз приходится всё снова вспоминать, работать над тем, чтобы тело не противилось. Хореография Максима непростая и очень отличается от классики. Если в классике движение удобно и гармонично, значит всё правильно. В хореографии Максима наоборот: если тебе удобно, значит ты делаешь что-то не так. Тебе постоянно должно быть немного неудобно. Тогда это будет та хореография, которую Максим хочет видеть.

Помогло ли вам в «Ромео и Джульетте» то, что вы уже принимали участие в других постановках Максима? Привыкаете ли вы в целом к его стилю?

Да, безусловно, привыкаю. И уже даже могу сказать: «Так Максим не мог поставить, это точно не его стиль. А это очень похоже на его хореографию».

Насколько Максим требователен к артистам? Как относится к хореографическим ошибкам или неточностям в образах и характерах персонажей?

Образы мы скорее выстраиваем сами, вместе с педагогами. В этом плане Максим даёт свободу – в отличии от классической хореографии. А по отношению к своему хореографическому тексту он довольно придирчив. Максим сразу замечает, если что-то поменять или не доделать. И, конечно, он против этого и настаивает, чтобы мы танцевали так, как он поставил.

Не бывает такого, чтобы артист идеально делал каждое движение, придуманное хореографом. У хореографа есть только его тело, и он ставит так, как он чувствует. И ты просто не можешь сделать так же, как другой человек, потому что вы разные. Ты пытаешься поймать, скопировать, но всё равно есть адаптация. Этот процесс может проходить безболезненно для хореографии. А могут быть и существенные потери. Иногда во время спектакля что-то идёт не так, ты танцуешь и чуть не падаешь. Поэтому приходится что-то немного менять, чтобы себя спасти. Но это никогда не остаётся без внимания. В следующий раз ты стараешься сделать так, как это должно быть.

Ещё Максим всегда строг в тех аспектах, которые касаются музыкальности. Здесь вообще ничего нельзя менять: хоть умри, но музыкальные акценты должны быть расставлены так, как было поставлено.

О том, будет ли счастлива Джульетта

У Шекспира – «нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». Можно ли тоже самое сказать про историю Севагина – Богомолова?

Да, это грустная история. Персонажи не умерли, ты надеешься в конце на хеппи-энд, а его нет.

Как вы думаете, ваша Джульетта в итоге стала счастливой с Парисом?

Это зависит от того, приняла ли она те правила игры, которые ей навязали. Если приняла, то, возможно, она и стала счастливой. А если она осталось такой же бунтаркой, то нет. Я бы на её месте не стала счастливой.

Вы не пытаетесь в воображении дорисовать счастливое продолжение историй героев?

Мне скорее представляется, что всё плохо. Но это не исключает для Джульетты сценария стерпится – слюбится. И у Ромео тоже может быть другая семья и другая история. Кстати, он даже может быть счастливее, чем Джульетта. Ведь он уехал, а она осталась в том мире, в котором всё это произошло.

Но, с другой стороны, они не умерли. Значит, ещё можно что-то исправить.

Как вы трактуете пару Он и Она: это гипотетическая история Ромео и Джульетты с хеппи-эндом, или это отсылка к будущему, в котором они вдруг встретились?

Я скорее их воспринимаю как здравомыслящую и адекватную пару людей, которые вместе и счастливы. Они много лет прожили в счастливом браке и смотрят на этих молодых людей, видят, какие ошибки они совершают, и хотят их предостеречь.

О партии Мари в постановке Юрия Посохова

В этом сезоне в репертуаре театра появился ещё один спектакль-переложение классики – «Щелкунчик» Юрия Посохова. В нём тоже не совсем классическая хореография, масштабная сценография и необычные образы героев. Успели вжиться в спектакль за новогодний блок показов?

Это очень болезненные воспоминания, потому что этот блок буквально напал на нас ещё в ноябре и только недавно отпустил. Спектакль очень насыщенный, сложный физически и психологически, в котором постоянно что-то происходит. Ты постоянно вовлечён, должен быть собранным и готовым ко всему. Мы танцевали его блоками утро-вечер и это особенно непросто для всех. У кордебалета танцы иногда тяжелее, чем у солистов.

Нельзя пока сказать, что я вжилась в этот балет. Особенно, если говорить не о танцах, а о партии Мари. Я в ней выходила всего один раз.

Отличается ли Мари Посохова от Маши Вайнонена, «Щелкунчик» в хореографии которого много лет был в репертуаре театра?

Маша Вайнонена, особенно во втором акте, трактуют как принцессу. В ней есть что-то торжественно-возвышенное. У Посохова она не принцесса, а скорее одна из кукол, с которыми сама же и играет. Она не такая утончённая и более простая.

О преодолении страха

Часто артисты говорят, что роли меняют их, оставляя следы, отпечатки в характере и мыслях. Это не вызывает сомнений, когда речь идёт о классических балетах. Но в МАМТ в репертуаре много современных спектаклей. Вы танцевали «Свадебку», танцуете Autodance. Что оставили в вас после себя эти спектакли, в которых нет явных характеров и историй героев?

И Autodance, и «Свадебка» – спектакли, в которых ты почти умираешь на сцене от сложности. А в «Свадебке» есть ещё и общий сюжет, сам по себе неприятный. После спектакля бывает психологически тяжело.

В первую очередь, эти спектакли показали, что я могу выдержать гораздо больше, чем думала до этого. Я поняла, что тело может исполнять разные стили хореографии почти одновременно: ты можешь и на пальцах работать, и автоматизированные движения делать, и необычный пластический рисунок исполнять. И это удивительно. Теперь не так страшно танцевать.

Теперь, какая бы хореография не появилась, всё сможете?

Не факт, что смогу, но точно уже будет не так страшно. И, что тоже важно, просыпается интерес. Раньше я только думала, что разные стили хореографии – это интересно, а теперь я это точно знаю.