Из истории постановки
В одном из интервью во время пандемии вы говорили, что партии опер Верди самые удобные и «идеальные» для вас. С «Аидой» не возникло сложностей?
С «Аидой» как раз-таки наоборот. Всё оказалось гораздо легче, если сравнивать с сочинениями Чайковского, например. Меня все пугали и страшили, что «Аида» – кровавая опера, партия Радамеса одна из сложнейших, и нужно быть с ней осторожней. Видимо, эта настороженность, которую мне навязывали, сыграла свою роль. Я очень тщательно работал над партией и заранее уделил достаточное внимание сложным местам. Радамес лёг на мой голос лучше, чем многие другие партии, которые я пел до этого.
Правда, что работа над оперой началась ещё до пандемии? Получается, процесс длился почти 2,5 года?
Да, работу над оперой начали до пандемии. Учитывая, что у нас было достаточно времени всё спланировать, видение спектакля выстроилось задолго до репетиций. Сама постановочная часть началась за 1-1,5 месяца до премьеры. В процессе работы Дмитрий Александрович [Бертман, режиссер спектакля — прим. ред.] мог радикально изменить сцену. Например, вместо классического прохода триумфального марша во втором акте герои оперы исполняют партии не на сцене, а в разных уголках зрительного зала. Отличное решение, создает необычный стерео-эффект.
Какие характеристики главного героя дал вам режиссёр, а что вы нашли для образа?
В каждом актёре, как по мне, должна присутствовать режиссёрская жилка. Я сам часто стараюсь представлять себя со стороны. Большой плюс работы с Дмитрием Бертманом в том, что он разговаривает с артистами. Мы обмениваемся мыслями о персонажах, предлагаем своё прочтение, вместе выстраиваем цельную картину, где образ героя трансформируется с каждым актом.
«Актёр ворует у самого себя», – ваши слова из интервью. Что вы взяли в свой образ Радамеса из жизни?
Это ещё сказал Достоевский: он всех своих героев писал из себя. Когда я прочёл «Братьев Карамазовых», «Идиота», стал хорошо разбираться в людях, потому что в этих сюжетах тонко переданы все психотипы. Они встречаются и по сей день в реальной жизни. Я был поражен, как можно так точно описать человека! Достоевский — первый в мировой литературе писатель, который строго придерживался закона психопортрета. Он находил психические особенности персонажей и сохранял эти линии на протяжении всего сюжета. Поэтому герои «Идиота» поступали так, как поступали, и другие решения просто немыслимы, – все поступки исходили именно из особенностей психотипа. Также Достоевский писал, что все люди на самом деле добрые, а обида заставляет нас делать зло.
Во мне есть все характеристики Радамеса. Другое дело – даю ли я им волю управлять собой в реальной жизни. Радамес – карьерист. Я тоже. Он страстный – как и я. Он мой герой – поэтому он такой, как я. На сцене все актёры показывают себя, только преувеличенно. Вот в чём мой секрет в работе над этой ролью. Шота в жизни и Радамес на сцене очень похожи.
В финале оперы Радамес находится в темнице в предсмертном состоянии. Образ Аиды, также участвующей в картине, выстраивается нестандартно. Вместо появления певицы на сцену падает белый луч, олицетворяющий героиню. Какое впечатление на вас произвело это решение?
Здесь зритель не увидит привычный финал, сцена избавлена от штампов. Решение с лучом нашел Дмитрий Александрович. Как раз во время репетиции я был на сцене, и мне настолько понравилась эта идея, что с первого раза сымпровизировал дуэт очень удачно. Только повторить этот успех на следующей репетиции не сразу удалось. Жаль, не сделал запись.
О работе с Дмитрием Бертманом
Дмитрий Бертман в каждой постановке находит то, чем может поразить не только постоянного слушателя, но и теоретика-музыковеда. Обнаруженная в доме Верди увертюра «Синфония» к опере «Аида» исполняется сегодня на сцене Геликон-оперы с некоторыми купюрами. Как вы работаете с новым материалом, который нигде ранее не звучал? И что это дает?
С одной стороны, это очень хорошо. А с другой – крайне неудобно. Замечательно то, что фактически я — первый интерпретатор партии и свободен от исполнительских штампов. Например, в известных операх Верди, Чайковского приходится сравнивать себя с другими солистами, подглядывать, как решали конкретную сцену разные режиссёры. И здесь неосознанно певцы пытаются вклинить себя в сложившуюся систему. Первый исполнитель партии вынужден глубже погружаться в тему, самостоятельно искать ответы на вопросы, которые ставили в зависимости от трактовки композитор, либреттист, режиссёр. Это нелегко, но всё же мне больше нравится быть первооткрывателем. В процессе проводишь колоссальную работу. Она в конечном счёте раскрывает меня как артиста: это поиск новых граней. Главное — быть убедительным в своей интерпретации.
А что восхищает вас в интерпретациях Дмитрия Александровича?
Работа с Дмитрием Александровичем – каждый раз некая интрига. Никто не ожидает, в какой момент к нему вдруг придёт вдохновение, и возникнет нечто свежее и оригинальное. Можно поставить ту же самую «Аиду» в привычной классической трактовке. Учитывая, что эта опера пережила более сотни, а может и тысяч постановок, сделать нечто особенное – нужны недюжие способности. Дмитрий Александрович свободно и легко находит новые решения.
О конкурсе Чайковского
В 2019 году вы принимали участие в конкурсе Чайковского. Поделитесь своими впечатлениями о конкурсе. Насколько сильная конкуренция? И хотели бы или может быть уже готовитесь к какому-нибудь конкурсу?
Я бы с радостью снова поучаствовал в конкурсе Чайковского, но в силу возраста уже не подхожу. Всем, кто захочет показать себя и выступить, дам такой совет: важно подобрать правильный репертуар. Я видел, как вокалисты с очень скромными данными забирали первые премии. Потому что пели удобные произведения, которые раскрывали их голос с разных сторон.
Как думаете, участие в больших конкурсах обязательно для солистов? Как это отражается на музыкантах?
Я знаю певцов, которые не участвовали в конкурсах и построили космическую карьеру. Пусть каждый идёт своим путём. Конкурсы сослужили мне большую службу, закалили мой характер, научили работать над произведениями по-новому. Конкурсы – это правда тяжело. Зато показывают, из какого теста сделан вокалист.
О свободе творчества и полёте фантазии
«Главное – быть свободным и не бояться делать то, в чём ты уверен», – считает Дмитрий Бертман. Ощущаете ли вы себя творчески свободным?
Полностью согласен со словами Дмитрия Александровича. Зрители приходят в театр не для того, чтобы смотреть, как артист работает на сцене, как старается, как потеет на верхних нотах. Все хотят видеть лёгкость и свободу. Я нашёл для себя решение этой проблемы – количество и качество репетиций. Могу прогнать первый акт 15 раз от начала до конца. Тогда я обретаю полнейшую свободу и на сцене уже не нервничаю. Мышцы запоминают, связки сами начинают петь. А если я ловлю себя на мысли, что переживаю перед выходом на сцену, значит, не доработал до показа. Секрет успеха всем известен – работать, работать и ещё раз работать.
Чему научила вас «Аида»?
Не так страшен чёрт, как его малюют. Не надо бояться того, чего боятся все остальные. Четыре года назад я открыл для себя секрет успешной работы над партией. И после премьеры оперы «Аида» почувствовал, что не ошибся в своей идее. Как сделать тяжёлую работу лёгкой? Полюбить её и разделить. Например, в день могу работать только над одним актом, но с долгими перерывами. У Энрико Карузо была особенность: два месяца в году он не пел, а вместо этого занимался лепкой, живописью, возился в огороде. Я тоже стараюсь периодически отдыхать. Люблю слушать лекции о Древнем Риме, Египте. Или же вздремнуть, чтобы информация лучше усвоилась.
В чём успех опер Верди? Почему они остаются одними из самых посещаемых в театрах?
Всё гениальное просто. Не зря Вагнер называл оркестр Верди большой гитарой. У него простая, понятная музыка. Партитура не перегружена. У слушателя в зале остаётся время, чтобы следить за драматургией на сцене. Верди легко и гениально подаёт сюжет – в этом и весь успех.
Есть ли любимые оперы других композиторов?
Верди у меня стоит на почётном пьедестале. Стоит отдать ему должное. Он писал драматические поэмы, где красочные, запоминающиеся мелодии – некий приятный бонус. Назову ещё оперы Леонкавалло, Пуччини. Драмы и комедии мне исполнять намного легче. Романтические образы даются сложнее, потому что мне нравится играть живых открытых героев, которые смеются и плачут на сцене.