Я давно работаю с Теодором. С Аней Гусевой мы работали над первой её постановкой в Доме Радио. Поэтому мы все друг друга знаем. Приглашение было неожиданностью только в том, что это большой и сложный по форме не репертуарный спектакль, созданный специально для Дягилевского фестиваля. То есть мы не рассчитывали, что он будет показываться в условном театре каждый месяц. Ранее такого в этом формате я не припомню. Главной установкой от Теодора для всех был диалог с древностью, с исторической памятью современной цивилизации. Во всём остальном я был довольно свободен, что очень ценно.

Расскажите, какие концепты, идеи, образы вдохновляли вас в работе над эскизами костюмов для этой постановки?

Основным концептом было сочетание разновременных и одновременно безусловных, у танцовщиков, деталей одежды. Словно персонажи, прожившие сотни лет, носят на себе следы времён, через которые они прошли. Поэтому мы использовали различное окрашивание и травление тканей, состаривали как детали, так и готовые костюмы. Основной принцип — кастомайзинг и макетирование, мы искали разную одежду, новую и старую, и перекраивали её. В полной мере этот принцип работает в акте Сивилл.

Расскажите, пожалуйста, о процессе работы в команде постановки – с чего начинали, как шёл процесс совместного творчества, какие были сложности?

Работа всегда начинается с обсуждения материала. В этом плане тут всё традиционно, в смысле того, что материал — это написанная музыка. Мне очень приятно работать с этой компанией, потому что нет давления и долгих изнуряющих споров. Конечно, все озвучивают своё видение, но никто не говорит тебе, что должно быть только так и не иначе. Поэтому я делал так, как сам видел. После обсуждения эскизов мы очень быстро запустились, сроки были коротки.

О цветах на сцене

Есть ли особенности в работе с костюмами в пространстве завода? Какие задачи стоят у художника по костюмам в таком необычном пространстве?

В пространстве завода была сцена, поэтому здесь мало что отличается от работы в обычном театре. Единственное, что всех очень заботило — это то, что конкурсные показы должны были состояться в декабре, в пространстве, где не особо тепло. А у нас третий акт «обнаженный». Все очень переживали, чтобы артисты не замерзли, но благодаря сильной выпускающей команде удалось всего этого избежать.

Какие ткани и материалы, какие основные цвета использовались для костюмов? Какую роль несут именно они в общей концепции спектакля?

Акты условно поделены цветово, но это не являлось принципом, скорее просто границами колористики. Первый акт — черно-ржавый с красными ударами. Тут герои встречаются с роком, фатальными предлагаемыми. Второй акт сложнее — нюансировка тёмных землистых оттенков, где есть анахореты — пилигримы-мудрецы. Третий акт, как сейчас модно говорить — нюдовый. Это обнуление, возврат к первородной телесности.

Чем отличались костюмы для солистов от костюмов для хора и миманса? Как вы решали сцены с «голыми грешниками»?

Костюмы для солистов, конечно, более проработанные рукотворно, скажем так. Очень многие детали сшиты, выстеганы вручную, много фактуры и художественной обработки. Костюмы хора — это минималистичные черные одежды.

Сцена «грешников» одна из самых сложных, потому что этот акт очень густонаселенный. Нам нужно было сохранить обнаженность «в границах», чтобы артисты выглядели и первобытно-обнаженными и не по балетному голыми (телесные трусики и кроптопы). Для этого, мне кажется, мы выкрасили километры ткани, рвали, драпировали на артистах, потом всё это фиксировали и отправляли на грим. В этом акте ещё очень много «грязного» грима, который очень здорово дополняет картину. Коллегам из грим.цеха отдельный поклон.

О мистерии

Расскажите о казусах или неожиданных случаях в ходе работы над спектаклем.

Что-то я не припомню такого. Понимаете, когда нужно выпустить спектакль в короткие сроки, не до казусов. Нужно просто делать свое дело.

Что для вас мистерия? Как вы её видите? Удалось ли реализовать это видение?

Я воспринимаю слово «мистерия» только в энциклопедическом и, так сказать, театроведческом ключе, где некое таинство разыгрывалось на паперти или на улице перед храмом в средние века, я отношусь к ней как предмету-источнику. Здесь же мы имеем спектакль, застроенный организм, в нем нет места аффекту. Аффект — это сливки для зрителя, он должен их снять, ежели будет открыт к опыту. Для исполнителя в жёсткой структуре спектакля такого места нет. Я так думаю, потому что нахожусь внутри процесса. Мне тяжело оценивать то, что получилось, потому что я перестаю быть объективным, это часть моей рефлексии на тему. Но судя по тому, каких зрителей я видел после спектакля, думаю, что нечто мистериальное с ними точно произошло.