С чего для Вас начинается работа над спектаклем?
Сейчас я попробую сформулировать. Должно появиться что-то, что захочется делать. Тут дело не в пьесе — дело в твоём желании, импульсе. Я приведу вам пример: много лет мне хотелось поставить еврейский спектакль. Я не знаю, почему, еще и такая идиотская формулировка «еврейский спектакль». Что-то витает в воздухе, ты начинаешь читать старые статьи и понимаешь, что что-то было с дедушкой, с отцом, разговоры на тему. Всё идёт из семьи. Наступает момент, когда в тебе это прорастает. Хотя я не ортодокс и отношусь к этому с иронией. Потом натыкаешься на Зингера — ты сто раз читал «Шошу» и тебя это не интересовало, и вдруг ты почему-то начинаешь искать. Всё не то, и внезапно ты натыкаешься на мистические рассказы, попадаешь в эту среду. Начинается следующий этап: ты перечитываешь всего Зингера, натыкаешься на роман, который не был даже издан «Люблинский штукарь» и вдруг все совпадает. Тогда начинается работа над сценической версией. Ты мучаешь весь театр, мучаешь себя. Начинает получаться и уже забрезжил где-то в конце тоннеля спектакль. Он ещё не завершён, его практически нет, есть какие-то отдельные куски. Ты ходишь, мучаешь артистов, художников, от тебя все шарахаются, ты звонишь О. Кудряшову (Никита Гриншпун учился на курсе О.Л. Кудряшова – прим. ред.), вы встречаетесь, разговариваете и сочиняете этот спектакль. От желания, от поиска и мифического появления материала подходишь к тому, что можно выходить к артистам и читать с ними рассказы. А дальше уже технология. Это из последних примеров. Бывает по-другому, но не буду заморачивать вам голову.
Вы говорили, что не берете современных драматургов, потому что ещё не нашли то, что хотелось бы поставить. Что вы нашли в пьесе Дмитрия Данилова «Человек из Подольска»?
Я стал смеяться с первой страницы. Меня поразил сам подход, и это оказалось созвучно тому, что мне нравится. Это очень свободная проза, даже скорее текст для театра, на базе которого можно фантазировать. Там нет рамок: столько оставлено открытых вопросов, и это прекрасно. Эта притча захватила меня и ещё 5 артистов.
В пьесе Данилова полицейские музыкальны. Вы же обостряете эту характерную черту и они получаются парадоксальными. Для чего?
Я специально этого не делал. Я опереточный ребёнок, вырос в театре оперетты. Мне очень нравится живой музыкальный ряд, который, на мой взгляд, наполняет и делает объемнее драматургию. Была бы на этом месте какая-то другая пьеса, я думаю, тоже была бы музыка. Это ощущения. Я заложник своего представления о том, как должен выглядеть материал. Это скорее беда режиссёра Гриншпуна, а не какая-то идея.
Ранее Вы приглашали для своих постановок своих однокурсников — с ними легко работать, у вас общий язык. Тяжело ли было работать с актёрами в спектакле «Человек из Подольска»?
Это некорректно будет по отношению к ним. Ну, конечно, непросто, но они хорошие ребята. В результате каких-то годичных разговоров, мы нашли общий язык.
Вы пригласили своего однокурсника Павла Акимкина в качестве композитора, хореографа Наталью Шурганову и художника Ксению Шимановскую из Москвы. Как сложилась такая команда людей из разных городов?
Были приглашены в первую очередь единомышленники. Акимкин — мой однокурсник. Он понимает прекрасно, что мне нужно, с ним легко работать, и он очень помог. Наташа Шурганова — педагог на курсе Олега Львовича Кудряшова, она исповедует примерно ту же стилистику, что и мы сразу нашли общий язык. Я искал как раз единомышленника — тех, кто думает так, как было на курсе у Олега Львовича. Так что эти люди были подобраны не случайно. Там не было никаких притирок — они думают также, как я.
Почему Вы отошли от драматургического текста и изменили финал спектакля?
Я не знаю, как ответить на этот вопрос, будет немного глуповато звучать. Та идея, которая была, она предполагала такой финал.
А что за идея у Вас была?
Мне кажется, такие вещи не обсуждаются. «Я вот хотел» — да ничего я не хотел. А можно Вам задать вопрос? Вы видели спектакль?
Да.
Скажите, как по-вашему, какая идея в этом была? И была ли она вообще? Ведь можно сказать, что никакой идеи вообще не была, это всего лишь форма.
Ваш герой не верит в трагифарс, который разыгрывается вокруг него в спектакле и в смерть, которая его застигает. Повтор всей его истории происходит для того, чтобы задать вопрос главному герою — готов ли он изменить свою точку зрения на этот Подольск и свою жизнь, потому что он говорил, что относится ко всему этому негативно и в принципе, не видит хорошего в своей жизни.
Вот видите, вы сейчас сами ответили на вопрос! Только если пойти чуть-чуть дальше… Есть последние три секунды, когда все начинается сначала. В начале спектакля он сидит, а на сейфе рядом видна кровь — это его кровь, просто он об этом ещё не знает. Представим, что это сотый, тысячный, миллионный круг этого разговора. Так будет до тех пор, пока он не изменится. Нельзя бездарно проживать свою жизнь. Не здесь, так там, тебе всё равно придётся отвечать на эти вопросы. Если здесь ты на них не ответишь, ты будешь отвечать на них вечность. Это моя фантазия, отнеситесь к ней с иронией, но есть строчка в пьесе: «Большого преступления, конечно, в этом нет… Но (и он показывает пальцем наверх)». Здесь-то, конечно, по законам уголовным тебя судить нельзя, но по тем законам ты, конечно, совершаешь преступление. Ты бездарно проживаешь свою жизнь, а это уже Притча о талантах. Я тогда даже позвонил Дмитрию Данилову и спросил его: «Скажи мне, ты про Притчу о талантах задумывал? Неспроста ты берёшь цитату «что сделает с тобой гость? Он отправит тебя во тьму внешнюю, где скрежет зубовный», — это последняя строчка в притче о талантах. Она проста: Бог каждому дал талант. Когда жизнь закончилась, он спросил: «Как ты использовал данный талант?» Кто-то сказал, что он его приумножил, кто-то раздал, а кто-то вернул. Тому, кто вернул и не использовал, с того спросится.
Текст Данилова нужно ставить не как социальную драму. Мне кажется, проигрывает тот, кто делает это в таких рамках — про милицию или про людей. Это притча, она намного шире. Может быть, Данилов этого и не закладывал, но мне как раз было интересно вырваться из этих штук. Так совпало с моим ощущением в Омске. Вот я сижу, сижу… А в принципе, тебе Бог дал какой-то талант — ставить спектакли, а ты занимаешься черти-чем, а ведь спросят. Когда я это сообразил, то пьеса Данилова «Человек из Подольска» совпала с моим ощущением. Нужно было поставить эту пьесу, чтобы не попасть в ситуацию человека из Подольска. Это про меня.
Человек из Мытищ, раз он сидел в камере — он всё понимал и был соучастником?
Конечно, он всё понимал. Он один из них. У него открыта дверь, он может в любую минуту уйти — с первой секунды это понятно, но он не уходит. Да и не может он уйти. Он заодно и вместе с ними.
Какой музыкой Вы вдохновляетесь на свои спектакли?
Зависит от стилистики будущего спектакля. Например, определили: 1958 год, Америка. Начинаешь слушать американские мелодии конца 1950-х — начала 1960-х. Слушаешь, слушаешь… Но чего-то специального, когда ты приходишь домой, ставишь пятую симфонию Бетховена и вдохновляешься — такого нет. Все происходит во время работы и зависит от материала. Слушаешь, слушаешь и слушаешь…