О первой встрече с Бутусовым и неожиданном распределении ролей
Бутусов первый раз ставит в РАМТе, и вообще это нестандартная, нетрадиционная эстетика для РАМТа. Как проходила работа, отбор актёров?
У нас в начале сезона Бородин произнёс фамилию «Бутусов» – у всех в зобу дыхание сперло. А потом, месяца через два, кому-то из актёров стали звонить, назначать встречи. И всех приятно удивило, что Юрий Николаевич ходил на спектакли сам – на детские, на взрослые спектакли. Он отсматривал. И он встречался, чтобы понять, чтобы нащупать, что за человек – на одном ли поле… существо. Отбор у него был серьёзный, и длился несколько месяцев. Потом было распределение на «Бурю»…
А у вас ещё «Буря» будет?
Было распределение – «Сына» ещё даже не было, а была «Буря». Людям, которые возникли, он сразу сказал – вы не смотрите на это распределение, ещё все может измениться. Началась работа, какие-то этюды, читки… До Нового года шла работа над «Бурей».
А как вы вырулили к «Сыну»?
Потом был перерыв, Новый год, каникулы. И вдруг в середине января на репетиции нас ставят перед фактом – а попробуем теперь вот это… Там тоже был отбор, но Евгений Николаевич с Сашей Девятьяровым обозначились однозначно. А вот с женским составом Юрий Николаевич тоже пробовал, искал. Этюдным образом мы сошлись в чём-то. С ним никогда не находишься в зоне комфорта. Причем он сразу говорит — ребят, вы там в какой-то зоне комфорта – давайте-ка я вас из неё выбью. Позади опыт, профессия, вроде бы себя знаешь. А он тебе ставит какие-то новые – не препятствия, какие-то новые вершины. Ощущение, что садишься с ним в ракету, вы полетели в космос – а он вдруг открывает и говорит – ну что, теперь давайте со мной в открытый космос! Это какое-то совершенно иное ощущение себя в профессии, безграничное.
Что самое сложное? То, что вам приходилось преодолевать, вызывало сопротивление? Может быть, что-то физически не давалось?
Ты кидаешься в эту работу и себе уже ставишь установку – ты можешь все, тебе ничего не сложно. У тебя всё начинает включаться – психофизика, все твои нервные окончания, и всё время на каком-то пределе существуешь. Это удивительно, сама себе поражаешься – оказывается, ты можешь такие штуки делать. Ты на двести процентов задействован, начиная от вибраций мозга интеллектуальных до мышечных сокращений – и ты так существуешь. Мы, конечно, сейчас так скучаем по такой работе. Нам повезло – поскольку мы ушли на изоляцию, мы долго репетировали. По зуму невозможно – такие вещи репетируются здесь и сейчас, все вместе. Ушли-то, думали, ненадолго, а потом наша первая встреча состоялась в середине августа. Пять месяцев почти. Зато с каким рвением все устремились в работу!
А у вас не возник вопрос, когда вдруг из «Бури» появился «Сын»?
Внутренний вопрос возник, но если человек так решил – значит он знает, что он делает. Это правда был неожиданный материал. Меня поразил текст, ситуация, на которую я могла бы свою жизнь наложить. Я себя успокоила, зная Юрия Николаевича, он для меня вообще очень особенный режиссёр. И это было такое доверие, потому что ты знаешь – этому человеку – просто доверься.
О восприятии спектакля детьми
Переводная пьеса… Это играло роль?
Нет, мне кажется, это абсолютно интернациональная история, понятная всем. Дети, родители, жены, мужья – это вечная тема человеческая, семейная драма. Мне важно было, чтобы мои дети посмотрели, услышать их реакцию. Дочке на тот момент было 12 лет, она маленькая, но всё равно. А сыну на тот момент было уже двадцать, и с ним мы проговорили до двух часов ночи. Самое важное, он немного отстранился и стал какие-то выводы делать. На него самое большое впечатление произвела сцена выстрела, вот эти несколько секунд. Он это в себе пережил и сохранил, это был для него важный опыт. И значит, здесь правильный посыл идёт.