Екатерина Щеглова

"Ханана", Театр "18+", Ростов-на-Дону

Что такое «Ханана»?

Ханана – это явление, знаете, как «Асса». Это spiritпроизведения. Там ещё песня есть «Хана – нам».

Как родился образ домика, обнесённого полиэтиленовой плёнкой?

Это скорее ларёк с неоновой вывеской, а полиэтилен просто усилил решение той задачи, которая была изначально. Мне хотелось как-то выделить, ограничить игровое пространство. Мне вообще нравится, когда декорация превращается в какой-то отдельный объект. Важно, чтобы в итоге получалась некая инсталляция, но при этом интерактивная, и чтобы в ней была заложена возможность какого-то развития и все элементы были оправданы и ритмически, и пластически тем, что происходит внутри.

А как создавалась внутренняя обстановка домика? Привязывали ли вы интерьер к какому-то конкретному историческому времени?

Нет. Я прочитала пьесу и поняла, что всё внутри должно быть голубенькое. «Ханана» как явление такого цвета. Я вообще собирала картинку как гербарий – по цветам. Множество оттенков голубого и внутри яркие желтые акценты – занавеска, пальто. 
Ещё мне хотелось, чтобы все предметы были настоящие. Мы ходили по Ростову и выменивали на рынке старые табуретки на новые. Продавцы не могли понять, в чём подвох. Также мы нашли старое деревенское окошко. Но многое найти всё-таки не удалось, поэтому из бытовой декорация превратилась в более жанровую, радикальную.

Как вы можете охарактеризовать свой метод работы? Идёте от текстового материала или идей режиссёра?

В театре я в основном работаю только с Юрой Муравицким, и у нас очень отлаженный механизм нашего взаимодействия. Он мне присылает пьесу, я её читаю, и у меня сразу появляется картинка, пластическое решение. Потом мы встречаемся, и Юра описывает свои картинки. В итоге, спектакль – это результат взаимодействия. Авообще я художник кино по призванию, по самоидентификации и по количеству работы. 

Как различаются эти подходы?

Это разные профессии, два разных вида деятельности. Конечно, и то, и то – это художественная работа, но театр для меня скорее как хобби, как приятное времяпрепровождение, а кино – это абсолютно убивающая меня работа, в которой я даже хочу сделать паузу. Театр является моим способом контакта с современным искусством. Театр – это работа с искусством в чистом виде и отличается от кино тем, что ты как художник можешь тотально контролировать свою картинку. Ты единственный, кто за это отвечает, а в кино ты на девяносто процентов зависишь от всего остального.

Кто сегодня в XXIвеке может считаться современным художником?

Как сказал Эйзенштейн, режиссёром может считаться любой человек, который не доказал обратное. То же самое с современным художником. А режиссер Андрей Смирнов сказал: «И кто доказал обратное, тоже может». Так что абсолютно кто угодно, кто принял решение так называться.

Но далеко не все умеют выражать одно через другое. Как развить образное мышление?

Не знаю, у меня так устроена голова. Единственное, как я могла повлиять на это – принять решение заниматься этим всю жизнь. Можно ограничивать себя, не давать себе развиваться, а можно просто делать.

Кого вы считаете своими учителями?

Во-первых, Борис Юхананов, к которому я попала сразу после школы. Он мне разрешил ходить к нему вольнослушателем на свой курс при ГИТИСе. Занятия там очень повлияли на то, что я делаю, и на мои отношения с собой.
А второй мой учитель – это режиссёр Паша Руминов. Он был первым, кто пригласил меня работать в кино. В итоге, мы с ним вместе сняли три полных метра, а я научилась огромному количеству профессий, от ассистента по монтажу и сториборда до дизайна цветокоррекции и кей-арта.

В кино вы работали в том числе и как актриса. Планируете ли дальше развиваться в этом направлении?

Когда мне что-то предлагают, я всегда откликаюсь и по крайней мере читаю сценарии. Но, честно говоря, в актёрской профессии я не смогла по-настоящему остаться. В нашем первом фильме «Мёртвые дочери» я не только играла главную роль, но и была художником-постановщиком. То есть я ночью строила декорации, поправляла в кадре мебель, подбегала к плей-бэку и тут же вставала играть в кадр. Так делать нельзя. 
После выхода фильма мне предложили много проектов, но я была идеалисткой и от всего отказалась, пропустила волну. Но, честно говоря, актёрская профессия очень специфическая. Ты всё время должен кому-то понравиться, и от этого зависит твоя карьера. Такое не по мне. В общем, я осталась художником.

Есть дальнейшие планы относительно творческой реализации в театре?

Я открыта к предложениям. Театр тем и удивителен, что это одновременно и инсталляция, и перфоманс. То есть твой арт-объект включает в себя ещё и опыт времени.

А есть ли у вас любимые театры?

Я человек кино, в театр мало хожу. Для меня очень ценна наша работа с Юрой. Ещё я очень любила «Гоголь-центр», но после всех событий это место стало для меня очень грустным. Мне не хочется идти в театр, мне хочется идти в суд.
Только кино может воздействовать на меня по-настоящему. В моей жизни было несколько фильмов, которые изменили меня радикальным образом: «Криминальное чтиво», «Прирожденный убийца», фильмы Тарантино, Атома Эгояна и многие другие. Фильмы – это мои главные учителя.