Я прошла весь путь постановки, премьер и подготовки к гастролям в Большом театре [летом 2022 года и на «Золотой Маске» — прим. ред.]. Это действительно очень долгий процесс. Воссоздание балета заняло у труппы больше года. Всё делалось очень маленькими фрагментами. Мы изучали много информации дополнительно: вырезки из книг, постановки в разных театрах, исторические сведения о художнике, либретто, сохранившиеся отзывы. А ещё характеры балерин, исполнявших этот балет: изучая это, представляешь, как она танцевала, и этот процесс очень ценен.

Так как балет именно исторический, первое время было очень непривычно в плане работы с мизансценами. Например, все разговорные жесты проставлены не во время танца, а отдельными фрагментами. Мы изучали их по специальной методической книге, где подробно объяснялось, в каком положении держать кисти, на каком уровне должны находиться руки, куда смотреть при конкретном жесте. Когда ты опытный артист, то обычно можешь во время спектаклей импровизировать мизансцены в зависимости от того, какое настроение, как проработались образ и ведение сюжетной линии спектакля. Здесь же всё досконально проставлено, до каждого пальчика и взгляда. Первоначально было очень сложно сохранять рисунок.

Юлиана Малхасянц и Сергей Бобров [хореографы постановки — прим. ред.] — в прошлом ведущие артисты Большого театра. Какой была работа с ними как с постановщиками?

Не всегда лёгкой. И Юлиана Геннадьевна, и Сергей Рудольфович — требовательные профессионалы своего дела. Если ключевые движения не получаются даже спустя несколько репетиций, и ты спрашиваешь, можно ли чуть-чуть поменять, тебе всегда отвечали: «Делаем только так». В итоге каждую репетицию получалось немного преодоление себя, но сейчас, когда исполняешь спектакль от начала до конца, понимаешь, насколько важным было это движение.

Но работать с артистами Большого театра равно работать с артистами именно большой сцены: они передавали не только технический стиль, но и дух артиста, который стоит перед ярусным залом и огромной публикой. Я много работала с Сергеем Рудольфовичем именно над подачей себя зрителю: как сделать шаг, поднять руку, вскинуть подбородок.

О задачах на сцене

Какой была личная сверхзадача, которую поставил не режиссёр, а вы сами для себя?

У меня для себя было очень много задач! Это технически трудный, длинный балет, насыщенный вариациями, в том числе с предметами — ружьём, бубном, мандолиной. Когда в руки добавляется предмет, это сразу дополнительная сложность. Они не невесомые, иногда даже громоздкие, и элементарно смещается баланс. Те же выстрелы ружей ещё оглушают и дезориентируют в пространстве. К этому надо привыкать. А если произойдёт осечка и оно не выстрелит, надо срочно это обыгрывать.

Ставила цель и непосредственно в образе. Каждую картину моя Катарина наращивала в себе чувства и эмоции, при этом совмещая разноплановость характеров так, чтобы зрителю было интересно смотреть.

Так как балет исторический, и на его основе ставилось много других, мы долго работали над тем, чтобы он не перекликался с другими постановками. Из-за этого некоторые приёмы нельзя было использовать, чтобы не показать другого, уже существующего персонажа.

И несмотря на то, что мы так много трудились, я всё ещё под впечатлением от этого спектакля: яркие образы, грандиозные декорации, изумительные костюмы! В нём столько всего, что, может, и есть в других балетах — но так насыщенно собрано только здесь.

Об отличиях балетных реконструкций

Была ли «Катарина» сложной для тебя как для артистки с широким репертуаром и множеством ведущих партий?

Партия Катарины — очень сложная с точки зрения выносливости. Часто трудность была в том, чтобы просто дотанцевать спектакль от начала до конца. Три акта, насыщенных хореографией, мизансценами и драматическими переживаниями, да ещё несколько финалов [в спектакле по порядку играют три исторических концовки разных лет — прим. ред.] — это нелегко. Меня уже убили на сцене [в первой версии концовки — прим. ред.], а я должна встать и танцевать ещё два финала.

И, конечно, долгое отсутствие этого балета на сцене само по себе сложно. Когда готовишь классический спектакль, есть архивные видеозаписи. Ты их смотришь и подбираешь под себя жесты, можешь усложнить хореографию, изучить сюжетную линию. Здесь же каждая репетиция была сюрпризом. Мы всегда подготавливали тело к сильной физической нагрузке, так как не знали, что нас ждёт: будем работать над мизансценами или делать вариацию. Но это было очень тесное взаимодействие, плюс индивидуальный подход к каждому артисту — это очень важно для качества и внешнего вида спектакля. Мне всегда интересно принимать участие в таких творческих проектах, а исторический балет — что-то новое для нашего века, потому что балет как таковой постепенно уходит в современный танец и необалет. Здесь же наоборот. Полностью вернуть именно исторический балет — очень интересная и рискованная задумка.

В чём её риск?

Публика растёт на том, что она видит, и показывать исторический балет, к которому зрители непривычны, с чётким разграничением мизансцен и танцевальных кусков — значительный риск. Некоторым может показаться, что мизансцены скучны, так как в них буквально речитативом идёт конкретный диалог персонажей и нет танцевальных движений. Непризнание публикой вот этого разделения — в этом я вижу самый большой риск.

О мужских движениях и характере героини

А если говорить о технических нюансах?

«Катарина» — возобновление либретто, и естественно, это всё же хореография нашего времени, хоть и стилизованная под ту эпоху. Например, в третьей картине спектакля, когда действие разворачивается в студии Сальватора Розы, нет высокого пассе, к которому привыкли сейчас: тогда пачки были удлинённые и не стоячего вида, ноги виднелись только по щиколотку, и поэтому мы делали только низкие ку де пье. Руки не поднимали выше плеча, так как надевали корсеты, и платье должно было держаться.

Особо нет и поддержек, потому что в то время это было неприлично — не дай бог у балерины пачка поднялась! Возможно, зритель такие нюансы и не уловит, но для спектакля это критически важно — и так хотелось окунуться в эту аутентичность.

Ещё яркий пример — гранд пируэт в первой картине. Это движение считается мужским, но так как на момент премьеры в 1846-м фуэте не существовало, получилась бы нестыковка. Решили, что Катарина должна делать именно гранд пируэт. Этот технический трюк стоил мне времени, проведённого в балетном зале, я его много оттачивала и вне репетиций. Это другой принцип исполнения, полностью отличный от фуэте. Так как мы параллельно танцевали спектакли, в один момент даже стало координационно сложно делать гранд пируэт и фуэте единовременно.

То есть в этой постановке вы изменили и гендерные рамки?

Да, и это тоже очень смело, но показывает характер Катарины. Для меня это очень яркий персонаж и образ, потому что включает в себя всё: она главарь банды разбойников, управляющая и женщинами, и мужчинами. Огненный темперамент и храбрость — и в то же время, встречая художника, она становится более нежной, где-то с ним кокетничает. Попадая в студию, она перевоплощается в модель, и меняется, потому что испытывает любовь. В сцене с тюрьмой Катарина показывает бесстрашие, но это же и единственная сцена, где она боится, а затем смиряется с тем, что её ждёт казнь.

Для меня тюрьма — одна из самых сложных сцен. Она не насыщена техническими или хореографическими сложностями, но важно передать зрителю контраст образов и душевных состояний Катарины — какая она властная в лагере, грациозная в студии, и испытывающая колоссальный страх, который впервые показывает зрителю, потому что понимает — это конец.

О самом органичном для Катарины финале

Если выбирать только один финал — каким бы он был?

Для моей Катарины самый органичный финал — трагический, где она погибает. Счастливый конец для меня как для Катарины не складывается с её характером, как и драматический. А вот умереть за любовь — подставить себя, чтобы защитить любимого человека — это в её стиле. Но когда в самом начале нам сообщили о трёх финалах, я подумала, что каждая из трёх исполняющих балерин выберет свой и будет исполнять в своём спектакле — уже приготовилась, что за них будет битва. А когда сказали, что всегда будут все три, мы сначала восприняли как шутку. Но на деле такая перемотка — очень интересная работа. В своей практике я такого ещё не встречала. Думаю, что каждый зритель тоже выбирает для себя свой финал.