Для вас «Декабристы» – дань местности (в Иркутске многие из них отбывали ссылку) или повод в настоящее время говорить о взаимоотношении власти и общества?

Филипп Разенков (Ф.Р.): Историю появления этого спектакля срежиссировала сама жизнь. Я с большим интересом посмотрел «Декабристов» в Свердловском театре музкомедии [спектакль 2017 года, мировая премьера мюзикла — прим. ред.], когда он отмечал 85-летие, так как эта тема меня давно волнует. Как известно, именно для этого театра материал был изначально написан – идея и текст принадлежит драматургу Карине Шабелян. Параллельно у меня шли переговоры о возможных постановках в Иркутском музыкальном театре. И на следующее утро после спектакля, в Екатеринбурге, я останавливаюсь на светофоре перед театром, поворачиваю голову и вижу, что рядом стоит директор иркутского театра Татьяна Мезенцева. Я не помнил на тот момент, что Трубецкой, главный герой спектакля, был сослан именно в Иркутск, но сразу предложил этот материал. Мы оба загорелись этой идеей, её поддержал главный дирижёр театра Виктор Олин и работа началась. Сами обстоятельства диктовали необходимость добавить местную линию. И Карина, мне кажется, очень удачно вплела сибирскую линию, никоим образом не разрушив структуру мюзикла, а аккуратно ее дополнив. Композитор [Евгений Загот — прим. авт.] не дописывал музыку. Нам показалось, что появившийся новый персонаж – постаревший Трубецкой, который вспоминает события и размышляет о них в Сибири, – должен быть не поющим. Он вещает из сибирской тишины. Поэтому всё сложилось очень естественным образом, за исключением московского фестивального показа. Мне хотелось, чтобы спектакль был показан в Москве, но что-то есть символичное в том, что члены жюри «Золотой Маски» должны поехать в Сибирь, в Иркутск, где находится могила Трубецкой и некоторых других декабристов, и посмотреть спектакль.

Работа в «неклассическом мюзикле», с новым материалом, адаптированном под город постановки – это больше свободы для исполнителя?

Евгений Алёшин (Е.А.): Свобода всегда относительная, тем более, в таком произведении, как «Декабристы». Автор определяет жанр спектакля как “лайт-опера”, потому что мы говорим не только об академическом вокале, исполнять его могут разные типы голосов, и разговорного текста здесь минимум. Если обычно в оперетте разговорный текст несёт смысловую информацию, а музыкальные номера – эмоциональную, то в «Декабристах» как раз очень коротко и совсем незначительно добавляются текстовые смысловые акценты. Основная нагрузка приходится на музыкальный ансамбль, дуэты, на сольные партии. Многие факты о восстании прописаны не в разговорах, а в музыкальном материале. Поэтому сказать, что работать было вольно, нельзя. Музыка всегда определяет характер. Ты можешь внести даже не видение, а своё ощущение персонажа. Я ещё могу попробовать перевоплотиться в современника. Я его могу хотя бы увидеть, приблизительно понимать, что он чувствует. Что и как чувствовал человек в начале XIX века, представить весьма сложно, даже по всем описаниям, по хитросплетениям его судьбы. При общей канве и общих исторических фактах, я всё равно в роль вношу то, как я чувствую, как мне больно от поражения восстания, как мне больно от непонимания концепции Пестеля, как мне больно, что погибают люди. Именно мне, это моё ощущение боли. Как это ощущал Трубецкой – может, ещё более трагично, может быть, наоборот, более прохладно – неизвестно.

Людмила Шер (Л.Ш.): Знакомство со спектаклем начинается с готового материала: есть либретто, текст, музыка. Когда в руках новый, да ещё и исторический материал – свободы исполнения быть не может. У меня нет никакого права вносить поправки в произведение, а тем более в исторические факты. Мы постарались с уважением отнестись к истории и к тем людям, которые прошли непростой путь. Я основательно подхожу к каждой роли, которая ко мне приходит, поэтому здесь были только факты и никакого самоволия.

Софья Сучкова (С.С.): Зрители всё равно будут сравнивать нашу постановку с нашумевшей свердловской версией. Но это очень разные спектакли. Мне кажется, с таким материалом работать проще, чем с классическими произведениями, когда уже есть куча трактовок и нужно искать что-то новое. А здесь – как чувствуешь, так и сделал. Тем более, что режиссёр позволил многое добавить от себя, из личного опыта и собственной органики.

Ф.Р.: Спектакль создавала команда единомышленников. Замечательный главный хормейстер театра Наталья Ладыгина. Главный дирижёр театра Виктор Олин. Хореограф Алина Мустаева, которая много работает в драме, нашла пластическое решение, которое нам нужно – без лишних украшательств. С художником Елисеем Шепелёвым я работаю постоянно. На мой взгляд, он нашел замечательный сценографический ход, соединяющий Петербург и Сибирь: взгляд на Петербург и на Россию из Сибири.

О чувствах и музыкальном театре

Спектакль получился очень живым, теплым и наполненным любовью. Романтическая линия, которая всегда сопровождает музыкальные постановки, здесь тоже есть. Для вас музыкальный театр должен быть связан с реальностью и актуальной повесткой? Или это больше про чувства?

Ф.Р.: Для меня музыкальный театр — скорее про чувства. Но здесь каждый сам решает, что ему ближе и интереснее. Когда я был моложе, мне очень хотелось доказать, что музтеатр может быть таким же острым, злободневным, как драматический. Для меня в этом плане есть особенно важные спектакли, например, рок-мюзикл «Фома» по песням Юрия Шевчука [Новосибирский музыкальный театр, номинант на «ЗМ-2021» – прим. авт.] и, конечно, «Декабристы». Но я их ставил ровно с той степенью остроты, которая, мне кажется, нужна. Для меня основная ценность музыкального театра – пробудить в людях чувственное восприятие. Потому что здесь доминирует язык музыки, а его задача попасть в эмоциональную, чувственную составляющую. И я немного устал от агрессивного, постмодернистского, провокационного и остро-шокирующего театра. Я не противник этого, но считаю, что сейчас есть запрос на что-то простое и человечное. И поэтому для меня очень важно, чтобы зритель после спектакля наполнился ощущением если не доброты, то надежды. Какой бы ни был спектакль, какие бы ни были затронуты в нем болевые точки.

Продолжая тему человечности – как раз декабристы в иркутском спектакле получились очень живыми и человечными, это не картонные образы из учебников истории, не штампы…

Ф.Р.: Мы старались читать много материалов, обсуждать с артистами, очень плотно работали с музеем декабристов [Иркутск — прим. ред.], чтобы избавиться от мифов, которыми часто обрастают образы. Постарались рассказать достоверную историю, насколько это возможно в театральном формате. Конечно, задача была показать декабристов как живых людей, приблизить их к нам, а вместе с тем показать наше к ним уважительное отношение. Например, в фильме «Союз спасения» мне этого катастрофически не хватило.

С.С.: Они испытывают те же самые чувства, что и мы сейчас! Мы в другое время живём, реальность чуть-чуть изменилась, но попасть в подобную ситуацию очень легко. Легко можно представить себя на месте этих людей, особенно теперь, когда могут посадить в тюрьму за неправильную реплику. Ощущение опасности добавляет злободневности этому произведению. Это близкие манки, они буквально повсюду.

Егор Кириленко (Е.Г.): Наш спектакль — про людей и для людей. Зритель может увидеть себя, что-то осознать или просто приобщиться. Может соглашаться или нет, но театр иногда затрагивает крайние проявления. Контраст для этого и существует. Но как ни крути, декабристы принесли в Сибирь просвещение.

Тема декабристов все же больше интересует российскую провинцию?

Ф.Р.: Знаю, что свердловский спектакль был на гастролях в Москве и был принят очень хорошо. Очень надеюсь, что иркутский спектакль всё равно однажды приедет в Москву и Петербург. Наверное, есть момент более снобского отношения к декабристам в столицах. Здесь можно дискутировать о восстании, о людях – а они были очень разными по своим взглядам и убеждениям, о шансах всего предприятия на успех. Некоторые мои знакомые вообще считают их террористами.

В Сибири я таких мнений не слышал. В спектакле мы хотели показать, что для Сибири они всё же принесли безусловное благо. И это, на мой взгляд, очень весомый аргумент в пользу того, что они хотели для страны. Своими делами, более малыми, чем планировали, но всё же добились позитивных изменений в науке, образовании, культуре в Сибири. И здесь это понимают все, отношение к декабристам здесь особенное. А их жёны! Екатерина Трубецкая, женщина из богатейшей аристократической семьи, в чудовищных условиях едет в ссылку, испытывая невероятный психологический прессинг со всех сторон – опять же, всё это немного напоминает что-то происходящее сегодня, перекликается. Для меня все декабристы — герои. Но все-таки Екатерина Трубецкая, как первая, кто поехал за мужем, – пример для остальных жен. Во многом для меня она — герой больший, чем сами декабристы. Это не до конца сразу осознаешь, в это надо погружаться.

Как раз те вещи, которые лучше воспринимаются и принимаются когда это чувствуешь, чем когда формулируешь словами. Поэтому музыкальный театр здесь выигрывает.

Ф.Р.: Музыкальный театр для меня – это театр народный. Он должен быть и умным, и доступным – и я считаю, что одно другому не противоречит. В этом его сила.

О музыке и любви

В спектакле два состава исполнителей – становятся ли показы с ними для вас двумя разными спектаклями?

Ф.Р.: В музыкальных театрах нужно расходиться на два состава, потому что вокальная нагрузка большая. Конечно, исполнители очень разные, на некоторые роли у нас по три артиста. А дальше у меня есть принцип, который я активно пропагандирую, потому что театры часто выбирают первый состав и тем же экспертам «Золотой Маски» показывает его. Я за то, чтобы показывались все составы – в этот раз так и было, всем давался шанс. Я всегда говорю, что у нас нет первого и второго состава – их просто два. В данном случае получилось так, что три из четырёх номинантов – люди, которые исполняли вторую премьеру. Для меня как для режиссёра важно, что зритель приходит на оба состава. И спектакль должен идти в хорошем качестве, кто бы сегодня ни выходил на сцену.

Мюзикл «Декабристы» называют лайт-оперой. Большая и сложная партитура?

Е.А.: По объему в этом спектакле у меня не самая большая партия, даже по сравнению с Рязановым в «Юноне и Авось», например. Парадокс в том, что, хотя в спектакле мы не так много говорим о любви, он получился именно об этом. Композитор очень грамотно сделал: весь музыкальный материал написан с резкими сменами гармоний, с резкими диссонансами в партиях, а любовный дуэт – как попса в хорошем смысле – моментально ложится на ухо, звучит очень благостно. Это внутреннее состояние моего героя. Все остальные события, которые происходили в среде декабристов, были для Трубецкого не главным, хотя он понимал, что изменения нужны. Он даже поет жене: «Я болен навека Россией и тобой». Не восстанием! Россия и любимая женщина – для него это неразделимо. В этом уникальность спектакля: компиляция любовной лирики и разговора о восстании.

Е.К.: Главная любовная линия спектакля – это Трубецкие, вторая – Рылеевы. Есть ещё не случившаяся любовь Каховского. С Софией Салтыковой у него не сложилось, потому что это было два огня, они не могли вместе существовать.

О декабристах и Иркутске

Главный герой мюзикла – князь Сергей Петрович Трубецкой. Из Иркутска он уехал, получив амнистию. Здесь в последний путь проводили жену князя Екатерину Ивановну. Для вас, как для актёра и жителя Иркутска, каким представлялся Трубецкой до начала работы над спектаклем? Изменилось ли ваше отношение к нему после погружения в образ?

Е.А.: Сильно изменилось. В Иркутске в целом говорят о декабристах, и конкретно много внимания уделяется Волконским. Историческое место, где жил Трубецкой, не сохранилось, есть дом Волконских. Когда стали работать над спектаклем, я начал искать – кто он, что он. Стал смотреть его портреты – у него тоже слегка вытянутое лицо, как у меня. Обратил внимание на детали – они добавляют в мое видение персонажа характер, штрихи. По портретам, гравюрам я вижу, что он не чрезмерно заботился о внешности – волосы уложены, но достаточно вольно. Мне показалось, что он не самая публичная личность, для него это было обязанностью. Поэтому, когда его выбирали предводителем, мне кажется, он понимал, что другого варианта нет. Но это не был его путь. Он не хотел принимать решения. Не был готов к тому, чтобы поставить подпись под документом, зная, что будет пролита кровь. И это было открытием для меня.

Е.К.: Было замечательное время, когда я учился в иркутском театральном училище и нас прежний директор дома Волконских Евгений Ячменёв, преподаватель дворянской культуры и этикета, водил в музей. Все эти музеи мы видели, руками трогали и знаем. А еще в Иркутске есть распространённая фраза, что декабристы очень любили отдыхать здесь семьями.

При этом ваш герой – Каховский – один из пяти казнённых декабристов, человек, который в ссылке не был.

Е.К.: За счёт позиции, поведения, арий Каховский больше раскрывает смысл самих «Декабристов». Он оказался очень радикально настроенным человеком. Мне кажется, что страшен тот, кому нечего терять. Каховскому терять было нечего. Он не глупый человек был, мог бы дослужиться до хороших чинов, но был азартен, вспыльчив, дуэлянт. Один из немногих, кто призывал убить императора. И он не отказался от своих слов в сторону царской власти, он не сломался, даже когда веревка оборвалась. Один из самых убежденных.

То, что менялось в процессе работы над спектаклем, происходило очень логично. Каховского не надо делать внешней экспрессией – всё происходит у него внутри, клокочет, закипает, и вырывается наружу. А внешне человек кажется спокойным. У него скупая пластика, и проявления его несдержанности и неуравновешенности только временами проскальзывают. У него есть свои идеи, смыслы и сверхзадача, он готов принести себя в жертву. Его спрашивают: «На что вы готовы пойти ради интересов общества?» и он отвечает: «На всё!». Это человек, которому нечего терять, и который идёт до конца. И от этого становится страшно.

Революция, любая, — это всегда кровь, и под замес попадают все без разбора. Декабристы часто романтизируются, но вряд ли каждый из них сидел и думал, что хочет свободы. Просто их перестало устраивать то, что было. И чтобы по-честному озвучивать мысли своего персонажа, надо ими проникаться самому на определённое время: понимать, о чем говоришь и о чем поёшь. У Каховского не было выбора, он по-другому даже поступить не мог. Он понимал, что он детонатор. Не удалось выстрелить в царя, убил Милорадовича.

О жёнах декабристов

С.С.: Я свою героиню открывала уже непосредственно в работе над спектаклем, потому что до этого в основном интересовалась самими декабристами. Натали Рылеева ведь не поехала в Сибирь. Моя героиня постоянно выламывается из общества: дочка богатого мужичка, но не дворянка. Совсем другое отношение к жизни, совсем другое представление о женском счастье. Она приходит на балы, и для нее это все необычно, это другой мир, чужой. И с мужем у неё отношения тоже строятся на разном понимании жизни – в этом сложность образа. И это боль человека, который любит, видит, что его любимый совершил ошибку, положил на алтарь и её жизнь, и её любовь, и её честь ради каких-то других целей, восстания, идей. Когда она понимает, что видит мужа в последний раз, эта боль больше чувствуется, чем можно выразить словами.

Зато фигура Екатерины Трубецкой значима для Иркутска. Здесь, в Знаменском монастыре, она похоронена.

Л.Ш.: Если бы я могла, то причислила бы её к лику святых. Она не только совершила героический поступок, отказавшись от всех благ богатой жизни во имя мужа и любви, но ещё каждый нуждающийся в её доме мог найти приют, еду, одежду и доброе слово. Она была человеком бесконечной доброты и милосердия. Очень много хорошего сделала для Иркутска и Знаменского монастыря. Её любил весь город. Раньше я не вдавалась в подробности её жизни, не углублялась в историю. Знала, что были такие жёны декабристов, которые отправились вслед за мужьями на каторгу в Сибирь. Многие считают, что это была жертва. Я думаю, это был их осознанный выбор. Любовь. В одном из писем императору Николаю I, Екатерина Ивановна писала: «Я очень несчастна, но если бы мне было суждено пережить всё снова, я поступила бы точно так же…»

Вы много личного вкладываете в образ декабристок?

С.С.: Я Натали понимаю, чувствую, что подложить из личного опыта. И хотя она женщина другого времени, всё равно во многом иду от себя. В эмоциональных сценах я как чувствую, так и делаю. Это история, когда любишь человека, дурака, понимаешь, что дурак, но любишь его всё равно, какую бы ерунду он ни натворил. Даже когда понятно, что он сейчас умрёт и оставит тебя с долгами, порушенной репутацией, с маленьким ребёнком. Это такой стык чувств, целая палитра. Я её никогда даже не пыталась словами описывать.

О «Золотой Маске»

Филипп, «Декабристы» — ваша четвёртая номинация на «Золотую Маску» за последние четыре года (три работы в Новосибирске, теперь в Иркутске). Чувствуете давление ожиданий, когда начинаете работать над новым спектаклем?

Ф.Р.: Нет, я об этом не задумываюсь. Когда был студентом, была мечта о «Маске». Мне казалось, что это что-то очень далекое. Мой папа несколько раз номинировался, я бывал на церемониях и амбиции такие были. Конечно, я был рад, когда получил награду [за «Римские каникулы», Новосибирск, «Золотая Маска»-2019 — прим. ред.], было чувство, что я пришёл к тому, о чем мечтал. И в то же время, в тот же самый день у меня уже было к этому очень простое отношение. Я по-прежнему очень уважительно отношусь к фестивалю и считаю, что это замечательный стимул делать хорошие спектакли и показывать их в Москве.

Е.К.: Спектакль для меня стал огромным удовольствием. Очень удивился, когда получил роль Каховского, потому что это партия для тенора, у меня таких высоких нот нет. Но мне сказали, что нужно брать этот образ не столько высотой голоса, сколько темпераментом. Я ответил, что попробую, хотя не знаю, что из этого получится. И до сих пор не знаю, что получилось.

Видимо, очень неплохо получилось, если вы – номинант «Золотой Маски».

Е.К.: Тяжело себя оценивать со стороны. Если про себя уже все понятно, пора ставить памятник и уходить. А вот когда ещё что-то не знаешь про себя, открываешь новые грани. Мне было и странно, и страшно, и при этом доверие режиссёра очень подкупало. С Филиппом Сергеевичем было очень удобно работать. Быстро выработался общий, птичий язык, мы все друг друга поняли. И я считаю, что он сделал грандиозную работу, причём ещё и в пандемийное время. Для меня эта номинация — загадка, потому что мой коллега, который играет эту же роль в другом составе, Роман Лукьянчук, справился с ней отлично. А что спектакль номинирован – это здорово.

Об актуальности темы

Евгений, вы говорите, что вносите свое отношение к герою в роль. Насколько вам важно, что Трубецкой очень сомневается в восстании и его последствиях?

Е.А.: Очень важно, потому что это мне это близко. Я вообще сам по себе человек очень сомневающийся, и порой чрезмерно – говорят, семь раз отмерь, один раз отрежь. У меня, боюсь, семью разами не обходится. Считаю, что такие глобальные события сто десять раз нужно обдумать и всё равно просчитать это невозможно. Для Трубецкого каждая смерть – это личная утрата. У него про всё: «лишь бы не было крови». Он, герой войны 1812 года, как никто другой понимал, что всех на коротком поводке не удержишь. И я с ним абсолютно согласен. Я вообще не сторонник революций, моя любимая фраза из «Скрипача на крыше»: «Давайте сядем». И подумаем, прежде чем всё же что-то делать.

Декабристы сегодня приобретают новую актуальность, несмотря на то, что, кажется, прошло так много времени…

Е.А.: И «Декабристы» показывают, что прежде, чем вывести людей и что-то требовать – смены власти и т. д. – надо все-таки учиться разговаривать. Не бить стекла и громить улицы, а разговаривать. Решения вроде «шашки наголо» ни к чему хорошему не приводили. Никто не вправе решать за другого, тем более, когда дело касается жизни и смерти.

Ф.Р.: У нас есть огромный пласт неусвоенных исторических уроков. Мы ругаем власть, но я считаю, что это коллективная ответственность. И то, что мы имеем сегодня, — сложный клубок причинно-следственных связей, которые уходят вглубь веков, но при этом очень логичны. И если нам что-то не нравится, то в нашем прошлом находится очень много ответов. А вообще я смотрю в будущее оптимистично: всё, что имеем, заслуженно, и так и должно быть. Только через опыт, который нам сегодня может казаться негативным, мы приходим к тому, что считаем позитивным. И так из жизни в жизнь, из века в век.

Е.А.: Очень много спектаклей ставится о разном, а по-настоящему патриотические спектакли потерялись или, как часто бывает, устарели. Я считаю, что патриотизм такого плана и такого уровня действительно должен быть в театре. Самое время, чтобы это произошло через жанр, который будет близок молодому поколению – уже не советская оперетта, но ещё не опера – и через доступный и понятный язык.

Л.Ш.: Думаю, этот спектакль должен быть на иркутской сцене, и это не относится ко времени. Это история России и непосредственно история нашего города, о которой не стоит забывать.

С.С.: Это живые истории живых людей на фоне глобальных событий. Очевидно, что декабристы сейчас должны быть на сцене, особенно с учетом тех добавлений, которые сделаны специально для Иркутска. И нужно очень внимательно слушать, что Трубецкой говорит в финале – это важные вещи. История циклична.

Е.К.: Просто посмотрите эту историю и ответьте себе на вопрос, на что вы готовы ради интересов общества.