О новом ключе к знакомой истории
Спектакль «Здесь был Кай» вырос из эскиза на лаборатории по творчеству Евгения Шварца. Как вы выбрали именно этот материал?
Когда казанский ТЮЗ организовал лабораторию, мне было предложено сделать «Снежную королеву». Я не очень люблю такой материал, который знают все, поэтому долго думал, с какого конца за него браться. Было непонятно, что можно вытащить из хрестоматийной пьесы, пока мне не пришло в голову, что это жанровая история, где исходное событие — бесследное исчезновение маленького мальчика, которого нигде не могут найти. Я подумал, что в этом ключ, ведь история сочетает социальный детектив и сказку. В спектакле чередуются два пласта, и на этой основе был сделан эскиз.
У меня возникла мысль, что Герда уже взрослая. Она так и не приняла потерю брата и в своей памяти начинает восстанавливать эту историю. Непережитая боль осмысляется ею как сказка, где должен быть хороший конец. Именно поэтому она отправляется на поиски. Реальность и сказка проникают друг в друга, и в какой-то момент мы уже не понимаем, где находится Герда. Мне было очевидно, что она не найдёт и не «вытащит» Кая, потому что его нет. В спектакле мы не говорим напрямую, что он умер, но мне кажется важным, что она не возвращает его домой. Итогом её путешествия становится принятие потери, через это принятие она взрослеет.
Получается, вы изначально работали с пьесой Шварца, а текст Екатерины Тимофеевой возник позже?
Да, текст создавался уже потом, под конкретный замысел. На лаборатории в основе был текст Шварца, и мне казалось, что он написан для старого наивного советского театра: немножко «кукольный», не предназначенный для того, чтобы вот так впрямую играть.
Часть текста для эскиза написал я. Когда мы выпускали спектакль, то ориентировались скорее на сказку Андерсена, чем на пьесу Шварца, и текст был в большей степени написан заново, хотя в нём остался, например, Сказочник. Мы поняли, что он — руководитель поисковой группы, которая ищет мальчика, он знает много историй пропавших детей, и как-то всё сошлось.
Спектакль существенно отличается от эскиза?
Как часто бывает, на эскизе зрители сидели на сцене. Потом, когда мы сочиняли спектакль, пространство поменялось, а основная идея и чередование сцен по принципу «сказка/реальность» остались. Я постарался сохранить все удачные находки, которые были в эскизе. При постановке мы уже не начинали сначала, а докручивали идею с драматургом, выращивали из этого зерна цельный спектакль.
О метафорах и границах
«Снежная королева» идёт почти в каждом театре страны как клинически оптимистичная новогодняя сказка. От чего вы отталкивались, когда вычленили из этого сюжета страшную историю о бесследной пропаже мальчика?
Мне всегда казалось, что эта сказка про смерть, как и другие сказки, в которых кто-то ищет кого-то в другом мире. Думаю, это очевидно. Как я это вычитал? Благодаря тому, что материал «заигран», нужно было приложить усилия, придумать что-то новое. Я много читал на тему «Снежной королевы», об этой сказке чего только нет, например, психологические разборы. Я решил отталкиваться от того, что мне ближе, и стал читать в интернете истории необъяснимой пропажи людей. Например, была история про шахматиста Питера Уинстона, нелюдимого талантливого парня: когда ему было двадцать лет, он бесследно пропал, а на следующий день город накрыл невероятный снегопад.
Мне было важно, что в спектакле нет Снежной королевы как таковой. Она — это вирус разлада, раскола внутри семьи, когда ребёнок чувствует себя лишним. Ему ещё и давят на то, что он здесь не свой, и он в какой-то момент вырывается и идёт искать свой путь. Это самостоятельное решение, мальчика никто не забирал, он сам от них ушёл. Неважно, как сложилась его дальнейшая жизнь, важно, что его уже нельзя вернуть. Герде нужно понять, что брат — это не её рука или нога, не её часть, а другой человек, и он может быть самостоятельным. То, что она его упустила, неспособность решить конфликт в семье и непонимание того, что происходит, — именно это её вело. Это рана, которая не заросла, и поэтому много лет спустя Герда идёт к реке, бросает в неё ботинки и просит вернуть ей Кая.
Получается, мы не всегда правильно читаем сказки?
Мне кажется, надо их просто читать.
Почему вы часто берёте в работу материал, в котором есть двоемирие? «Электра», «Вий», «Сказки Чёрного леса», «Солярис» — про это. Даже нижегородские «Циники» отчасти тоже, хотя напрямую Мариенгоф это не закладывает.
Я не суеверный человек, но в контексте культуры мне очень нравится эта тема. Между мирами всегда есть граница и какое-то взаимодействие. Мне очень близок немецкий романтизм, Гофман, и идея того, что мы не совсем управляем нашим существованием: где-то воюют злые волшебники, а на нас это всё отражается. К тому же два мира — очень удобный приём для театра. Когда в жизни присутствует что-то потустороннее, появляется простор для режиссёрского решения. Спектакль сложно сделать из одной материи, а двоемирие позволяет надстроить вертикаль.
О социальном и художественном
Почему в 2023 году вы решили поговорить со сцены о пропаже детей? Та же «ЛизаАлерт» [добровольческая поисково-спасательная организация — прим. ред.] существует уже больше десяти лет…
В театре я почти ничего об этом не видел и считаю, что хорошо, когда ты являешься первопроходцем в исследовании темы. «ЛизаАлерт» подключились к нам на финальном этапе репетиций, и мы много разговаривали про образ жизни поисковиков. Очень важно, что именно в ТЮЗе мы сделали спектакль с социальным смыслом, о котором можно поговорить. Правда, мне не очень близко, когда наш спектакль называют социальной акцией, это в первую очередь художественная история. Но, думаю, бывает важно «потрогать» чужой опыт, то, с чем ты не сталкивался, посмотреть в глаза своему страху.
Возрастная маркировка спектакля 14+. Что в этой истории для подростков, а что для родителей — или этот спектакль важно смотреть вместе?
Всё определяет жанровая основа: сочетание жизни, фантастики, всем известной сказки и неизвестных страшных обстоятельств, с которыми не дай бог столкнуться. Ещё эта история про то, что между родителями и детьми нет никакой связи. Когда мы с актёрами читали пьесу Шварца, думали, почему в тексте конца 30-х годов есть одна бабушка, а среднее поколение как будто вымерло. Из этих мыслей вырос монолог бабушки, который я написал: о маме Герды, которая тоже ушла вслед за Снежной королевой, что можно понимать по-разному. Для родителей с детьми эта история более интересна, потому что она про налаживание контакта и про отношения. Взрослые увидят там свой путь, потому что мы так или иначе с кем-то расстаёмся в течение жизни. Я не ставил себе целью сделать спектакль для детей и подростков. Это высказывание, и кто услышит — тот услышит.