В чём отличие людей народов ханты и манси
от других? Потому что, конечно же, это очень необыкновенная
культура. Нам, европейцам,
интересны другие опыт, жизнь, культура.
Наверное, основное – они не сломлены касанием
цивилизации, хотя
она давит и окружает со всех сторон. Представьте себе уклад мира, который каким
в Средние века был, таким и остался.
Они могут взять себе снегоход или одеть современную одежду, но внутри они, конечно, очень другие. Очень природные. В городе это редко встретишь.
У меня
недавно был спор: один близкий человек сказал о том, что
если ты живёшь в России, то ты русский. А у меня есть близкий друг Руслан GURUDE Ивакин. Он исполнитель этнической музыки, современный, модный парень, смотрит много спектаклей, следит за тенденциями в искусстве. Но он из Хакасии, и ему близки
шаманизм, поклонение силам природы. Он живет тем, чем
обычный москвич,
петербуржец не живет. Мне кажется, что мысль о
том, что все,
кто живут в России –
русские – это упрощение.
Вопрос тогда вообще – кто такой русский? Мы
тоже, кстати, недавно спорили на эту тему. Во-первых, Россия – многонациональная страна, это уже факт объединения
территорий. Россия настолько огромная, что каждый
кусочек, каждый её фрагмент
совершенно непохожи. И если речь идёт про кровь, то, конечно, в России есть
россияне, но не русские.
Как вам кажется, ваши артисты, они, скорее, не
воспринимают себя русскими?
Совершенно нет. Притом у них же культура и
вера живые, они сохранились. У
многих она с христианством потерялась. У
нас и в театре другая система. Прежде
всего она опирается на их мировоззрение. Нельзя сказать, что это
стандартный театр. У них часто проходят
священные праздники, которые конечно важнее обычного рабочего дня.
То есть — работа театра на это время приостанавливается, да, если я
правильно поняла?
Не приостанавливается. Мы просто едем туда
вместе со спектаклями, получается у нас такой гастрольный тур. Но обычное бюджетное
учреждение подстраивается совершенно под другие стандарты. Им нужно быть
именно в том месте, потому что это священный праздник. И мы делаем так, что по
расписанию они оказываются там, одновременно выполняем государственную программу. Сложно.
Репертуарная
политика тоже иная. Мы берём только те темы, которые действительно глубоко нас
касаются. У нас очень много глубоких произведений местных авторов, и очень
хорошо сохранился фольклор, предания, легенды.
И у артистов в театре
совсем другие сверхзадачи. Совсем не такие, как в европейском или русском театре.
А что им важно в
этом плане?
Им важно, чтобы само произведение глубоко отвечало их мировоззрению. Вот, например, сейчас мы к вам на «Золотую маску» привезли спектакль «Чев-чев» для самой маленькой аудитории. Посмотрев его, ты как будто бы побывал на стойбище. И там много каких-то интересных волшебств, тут же открываешь, почему идет дождь или появляется радуга. Вот когда что-то касается их культуры или отвечает их мировоззрению, то всё вообще соединяется очень хорошо.
А Чехов не может
идти, потому что это европейский
автор?
Чехов – русский автор. Но интерпретации бывают разные. Я видела однажды, как японцы играют Чехова. Интерпретации далеки бывают от самого автора. Но мы стараемся всегда слушать первоисточник.
Вас как европейского
человека – я имею в виду Москва, Петербург, с таким вот опытом жизни – как принимали
местные артисты?
Я думаю, что, наверное, приглядывались. Но я этого не почувствовала. Я просто с большим уважением отношусь к ним. И я приверженец тоже другой школы, учитель мой, Зиновий Яковлевич Корогодский, он никогда, что
называется, не ломал нутро. У него всегда была такая позиция, что все абсолютно разные и каждый абсолютно
самодостаточный, он это нам, что ли, присвоил, внушил. Надо быть очень аккуратным с душой. Наверное, я тоже была аккуратна, и мы просто друзья. Они меня взяли в свою семью, не знаю даже, как это произошло, – для меня незаметно. Но прежде всего я у них в
гостях. Я у них учусь. Они что-то
берут у меня, что им нужно. Я о них пытаюсь очень заботиться.
Ваш уклад жизни
стал тоже близок к их, я так
поняла.
Мне намного ближе их
история,
чем история больших городов. Я не могу это объяснить, но иногда мне кажется, что в Москве и Питере происходит очень много
интересного, это такой эпицентр, но когда ты приезжаешь и смотришь на людей в столице, кажется, что они больны какими-то
псевдоувлечениями, псевдоценностями. Это видно невооруженным взглядом. Не
все, конечно, но многие оторваны от природы.
Ну да, со стороны, если вы приезжаете от природы…
Если ты прожил там
несколько лет, то у тебя слезают все
апломбы,
все медные трубы, и все значения меняются. Ты начинаешь замечать совершенно другое. И в Москве, и в Петербурге существует
налёт,
это сказывается и на искусстве, в том числе. Мне больше нравятся простые
вещи, даже если они сложные, метафоричные. Но почему-то человек стал уходить от простоты, даже от простых слов. И само общение, оно стало какое-то, что ли, казённое…Не могу подобрать слов. Все общаются тоже по какому-то определённому шаблону, как принято. Хочется сказать – ну, перестань задавать такие вопросы или так говорить умно. Скажи как-нибудь по-простому.
Актёры – зачем они пришли
в театр? В таком национальном укладе, когда есть определённые профессии, я так понимаю, – женские, мужские, они пошли в актёры. Из интервью вашего я узнала, что там много родственников среди актёров. Что это за семьи?
Да, там очень много родственников. Потому что если я не ошибусь, то ханты всего лишь 27 тысяч человек на земле. А вот манси и того меньше. И в связи с этим они очень часто приходятся друг другу братом или сестрой, или двоюродным братом, или троюродным. Также их родственники могут являться теми же самыми писателями, которые тоже живут в Югре. Получается, что, допустим, идёшь за переводом к кому-нибудь или за каким-нибудь подстрочником, текстом, – и тут же обращаешься к родственнику. Они очень часто —- работают в тех местах, где сохраняется культура. Мы тесно общаемся с теми же самыми музеем «Торум Маа», Музеем Природы и Человека, где они сохраняют культуру и реконструируют. Такая взаимосвязь. Поэтому я говорю, что это, скорее, семейного типа театр. Театр для них – нечто естественное. Менее естественно для ханты работать нефтяниками. А они очень часто работают, поскольку рядом очень много добычи нефти, кустов. Они идут в эту профессию, разумеется, вахтовым методом работают. Но мне жалко, когда они уходят туда.
То есть, есть актёры, которые уходят из театра и начинают заниматься
нефтяным делом или они совмещают?
Был один такой случай, когда человек ушёл в связи с необходимостью
высокого заработка в нефтяную промышленность.
Большой отклик, интерес зрителя к таким корневым темам?
Наш театр очень любят
в Ханты-Мансийске. Город-то маленький. У нас проживает сто тысяч человек всего. И поэтому, конечно, мы
обожаем ездить на фестивали. Мы
выезжаем,
например, на замечательный фестиваль финно-угорский, где народы все встречаются вместе: и финны, и эстонцы, и
карелы,
и коми-пермяки, и марийцы… Там, кстати, очень часто из отборочной комиссии «Золотой маски»
присутствуют критики и они очень часто рекомендуют кого-то оттуда. Мы очень счастливы, что нас так поддерживают критики на фестивалях. Артисты так искренне, как дети,
радуются,
когда попадают на «Золотую маску»
или на фестиваль «Арлекин». У них такая
радость, тоже иная. Они всё время удивляются, что они попали на такое масштабное мероприятие. «Надо же!» И вот это удивление мне в них
очень нравится – что они сохраняют вот этого ребенка в себе.
Кто вообще
принимает решение, что то
или иное произведение будет поставлено или что нет, наверное, не стоит за него браться?
У нас есть
художественный совет при театре. Это
Архипов, Леонид Андреевич, режиссёр замечательный, он очень давно проживает в Югре. У нас входит в художественный совет писатель, Еремей Данилович Айпин, и он очень часто мне даёт книги к прочтению. Он и подсказал Латкина
Александра Гурьевича с произведением «Последнее
пришествие». У нас есть Тимофей
Молданов,
который подсказывает какие-то
произведения. Я прочитываю произведения и делаю первый отбор. А из выбранных 10-12 произведений мы потом определяем, что лучше
ложится на труппу.
Лексика в сказках
Еремея Айпина иногда бывает необычная для, по крайней мере, московских детей, там много неизвестных им слов. Как-то вы объясняете в спектакле «Чев-чев» или, может быть, адаптируете текст для того, чтобы он был более понятным?
Спектакль идёт на двух языках. Но он очень понятен, доступен. Здесь направление бэби-театра. Все действия очень ясны, конкретны. Идёт дождь, есть радуга. Здесь же ещё есть свето-теневой театр, цветные куклы. Безумно красиво получается. И здесь же очень уютно, все сидят внутри чума, на подушках, маленькие народные куколки акань являются тоже участниками. То есть — это очень интерактивный спектакль, очень интересный. И дети любой национальности его смотрят с удовольствием.
Какие исследовательские работы Татьяны и Тимофея Молдановых вы брали?
У них очень много трудов на тему материнского фольклора. Мы многое прочли, и ходили к ним домой обсуждать каждую сценку. Звукоподражанию
они нас тоже учили: как по-разному птички
говорят,
как сказать это по-хантыйски. Много-много таких мелочей, чтобы это был исконный хантыйский спектакль, чтобы не было какого-то момента фальши.