Что не попало
В интервью, посвященном «Приказу короля» [предыдущая постановка Анастасии с Вячеславом Самодуровым, Урал Балет — прим. ред.], вы упоминали работу над балетом «Конёк-Горбунок». Вы говорили: «„Конёк-горбунок“, наш новый проект, работает с русской мифологией и с соединением её с сегодняшним днём, там у нас есть интересные придумки». Расскажите, пожалуйста, какие идеи были, какие реализовались, а какие нет.
Реализовали почти всё. И это доказывает то, что теперь спектакль невозможно привезти в Москву [«Конёк» показывается на домашней сцене в Екатеринбурге и в онлайн-версии — прим. ред.]. Я пыталась вчера купить билет для друзей и не нашла его в афише «Золотой маски». Звоню в Екатеринбург, говорю: «Ребят, что происходит?». Они говорят: «Декораций художник столько напридумал, что ни в одну фуру не влезает». Так что сделали всё. Но кое-что не сделали.
Была очень красивая идея в «подводном царстве» – рыба прекрасная. Довольно сложная задумка, и технологическая, и смысловая. Это погружение и отражение звёздного неба. Мы смотрим сначала на звёздное небо, на созвездие рыбы, а потом оно как будто опрокидывается, мы видим отражение в воде, погружаемся в воду и видим рыбу в совершенно другом её воплощении. И эту идею я хотела передавать с помощью поплановых задников. Сначала должно зажигаться звёздное небо, как у нас сейчас и есть, потом оно должно было растворяться. Рыбка должна была проявляться с участием разных планов, сквозь неё должны были проходить артисты. Она сделана из проекционного материала, полупрозрачного. И на неё, помимо всех её чудес, могла ещё быть направлена своя собственная проекция. Не просто изображение, а ещё и проекция. Это невероятная работа мастеров театра, потому что она сделана из световых фильтров. Все чешуйки – реальные фильтры, которые используются в световой индустрии. И они пришиты вручную, каждый. Идея была такой: мощно подсветить полупрозрачный задник сзади и фронтально. Но проблема оказалась в том, что в театре очень мало штанкетного хозяйства и светового оборудования. И мы не смогли, к сожалению, с художником по свету, прекрасным Серёжей Васильевым, который со мной очень подробно, кропотливо в этой работе сотрудничал, по-настоящему этот задник подсветить, все его возможности продемонстрировать и использовать. И это была боль, потому что он абсолютно этого не заслуживает.
Он волшебно выглядит, но ещё недостаточно. Но возможно, чудеса должны быть сокрыты – так, что ты не все сокровища сразу открываешь.
Ещё в сцене «Поле» моя задумка была такой: весь задник [панно, изображающее лошадей – прим. ред.] должен быть «живым», дышать. Эти кони как будто из пшеницы и выращены. Пшеница, гривы, золотые лучи, солнце – всё должно было дышать и колыхаться. Для этого у меня должен был быть задник с определённым количеством очень мощных ветродуев, которые колыхали бы это. Чтобы всё дрожало, и гроза, и демиургический мир, который наступает на нас, с которым Иван вступает в диалог – это всё должно было быть живым. Но бюджет не позволил. Это очень дорогое удовольствие – ветродуи, мощные, бесшумные и с дистанционным управлением. От идеи пришлось отказаться.
В любом случае, задник сделан вручную. Колыхание реализуется теми мощностями, которые есть в театре. Гроза «работает». Всё равно всё классно. Но могло бы быть более мощно. Хотя, возможно, для балета это было бы too much. Часто в балете такая партитура мощная, звуковая и хореографическая, что нет места для такого постановочно сложного высказывания.
Про новые формы пачек
Вы говорили, что придумали пачечное ноу-хау — пачки-тарелки для «Приказа короля». Используете ли эти пачки-полусферы в «Коньке-Горбунке»?
Да, обязательно. Я считаю, что это достижение и реальное ноу-хау. И я очень хотела это использовать, потому что они удались. Оказалась абсолютно рабочая история. Я их использовала у Жемчужинки, моей любимой, в чепчике. Её же тоже номинировали [Елену Воробьёву – прим. ред.]. Она актёрски потрясающая. Редко в балете видишь вживую такой артистизм. Я от танца Океана и Жемчужинки умираю. Это чудо, настоящая магия. Мой любимый момент: начало сольной партии, Жемчужина партнёра дико изящно отталкивает. Я даже к Елене подошла и сказала, что это красиво. Она мне говорит: «Это я придумала». Я даже не сомневалась. Хореограф такое не смог бы придумать. Может быть только таким живым чувством, озарением. Вот у «Жемчужины» так костюм устроен. С жемчугами. Паеточная ткань классная, вся искрится, серебрится. С чепчиком мы немного поколдовали. Слава на новшества осторожно реагирует. На первом с ним опыте я напрягалась. Потом я поняла, что для него – это способ приятия. Сначала «до свидания», потом «подождите минуточку», «я подумаю», а в итоге «да». Каждому своя система. И с чепчиком сначала он тоже волновался, что это не привычно, что будет «голова-яйцо». А потом увидел, услышал, что это нежность, и что она про другое, или что она необычная, что всё работает.
У нереид прямые пачки абсолютно и поверх волна сделана. Это тоже классная штука. Девчонки из цехов её очень классно выполнили. Там несколько слоёв: помимо «стальки» [проволока, которую вшивают в пачку – прим. ред.] есть неопрен – я взяла ткань, которая не используется в балете. Я хотела, чтобы был неопрен, а сверху кружево, но так как его в метраже таком не было, ребята предложили роспись. И в результате роспись даже лучше. Расписали, как будто объёмное кружево, с тенями. И получился такой «торт». Там задуман образ «белых невест». Мне были важны кругленькие складки, которые напоминали бы русский народный костюм, душегрею, сарафаны с их очень крупными складками.
У «медузок» по-другому. Я добивалась формы звезды. У них получились маленькие пачечки внутри тюлевой, очень толстые. Было много работы с этой формой, потому что она фигурная. Долго варили каркас. Были сомнения, будет ли это работать. Надо было проверить, мы сначала делали прототип, чтобы Слава посмотрел, как в них танцуют. Для меня эта работа была, пожалуй, самая лабораторная. Не выйдет ли нелепо. В балете очень легко скатиться в неадекват. В результате работает даже очень иронично. Случился момент морского кабаре, но в то же время в балетном высоком смысле.
Есть ли решения, которые вы заимствовали из других постановок «Конька-Горбунка»?
Решения – нет. Я перед работой посмотрела, что было сделано по этому поводу, чтобы не повторяться, услышать контекст. В каком-то театре была современная интерпретация, не вспомню, у кого это было, в российском городе. Там был Иван-дурак тоже современный парень [вероятно, спектакль Ивана Васильева в Уфе – прим. ред.].
Но в нашей постановке всё – игра с русской мифологией, её отображение в современном человеке. Мы ищем, какой миф в нас живёт, протагонистами чего мы являемся. Каждая личность ищет понимание своей миссии. Для меня было это важно: инициация современного парня. Я не имею в виду гендер. Я имею в виду сознание человека, когда он именно самородок… Я сегодня наблюдаю много молодёжи, которая достигает интеллектуального и духовного осознания именно в процессе самообразования. Здесь это сегодняший гопник – их очень много, девчонок и мальчишек, которые приезжают из глубинки, и которые по уровню знаний, начитанности и насмотренности дадут фору любому интеллектуалу, московскому или питерскому. Это не значит, что они круче или умнее. Они иногда знают очень много, но не понимают, как с этим знанием обратиться, как его переосмыслить. В истории про инициацию Ивана Конёк – его проводник, помощник в том, чтобы он осознал свой путь и назначение. Ты можешь сколько угодно быть самобытным и умным, органичным, харизматичным. Но если ты не осознал это, не понял, зачем тебе это, куда это приложишь, тебе будет довольно сложно. И Конёк – это его душа. Если у тебя есть драйв к жизни и всё остальное, пока всё это не соединится, душа не войдёт в тело, ты всё равно не сможешь достичь каких-то космических высот. И вот для меня Конёчек и есть вдохновение, душа, осознание миссии. Поэтому она даёт Ивану стать звездой.
Про интеллектуальных гопников
Интересно подробнее расспросить вас про костюмы. Иван – в тренировочных штанах и майке. Рассматривали ли вы образ хипстера?
Я считаю, что это уже не актуально. Время этих чуваков прошло. Они выросли. А Иван – гопник современный, модный, в тренде. Вся эта гопота сегодня забирается в моду, причём в высокую. Это же не случайно. Не потому что этих людей много, а из-за того, что это определённая сила. Недаром Гоша Рубчинский [дизайнер — прим. ред.] мифологизирует этот типаж. За ним сила. Хипстеры – определённая мифология. Она оказала влияние на нашу культуру, безусловно. Но для меня эти мальчишки, гопники – я их называю «интеллектуальные гопники» – другая совершенно сила. И другой вызов нашему будущему. Поэтому Иван появляется в трениках и в них остаётся, но они становятся красными. Это для меня тоже знак, с одной стороны, модный. С другой стороны, быстрый знак того, что в этих трениках приезжаешь завоёвывать Москву, манифистируешь, что «я такой простой парень, но при этом читаю Бодрийяра и понимаю, что почём».
Когда я прохожу какой-то путь, с меня спадает чешуя провокации, становлюсь по-настоящему свободной, и обретаю душу, «конька», который в меня входит, и я получаю большее предназначение, чем просто быть крутым парнем. И для меня этот красный цвет, с одной стороны, символизирует успех, русскость, праздничность, народность, но, безусловно, ещё свободу, свободу быть актуальным, модным, несмотря на то, что ты уже перешёл на другой уровень, получив больший стиль, свободу с этим обращаться. Леопардовая шуба – это знак того, что ты причислил себя к рок-звёздам или рэп-культуре, но с этой иронией есть дистанция – в этом есть глубина и свобода.
Слои можно читать, как угодно. Кто-то увидит «круто, прикольно», у кого-то будут более сложные ассоциации, кто-то скажет «фигня». И всё это классно, потому что вызывает реакцию. Мне хочется верить, что равнодушных нет.
О любимых женщинах, ханских жёнах и их образах
Вы говорили, что вдохновились для костюма Конька образом Йоланди Фиссер. Как вы о ней узнали? Были ли у неё «конкуренты»?
Она внеконкурентная. Это же группа Die Antwoord. Про них мне рассказал Дмитрий Курляндский, прекрасный музыкальный руководитель Электротеатра, современный композитор академической музыки. Дал послушать. Я слушаю, мне всё нравится. Я пошла смотреть клипы, увидела солистку и влюбилась в неё. Видимо, она у меня отложилась в какой-то мой ларец любимых женщин, которыми можно и нужно вдохновляться.
Например, в «Синей птице» [спектакль поставлен в Электротеатре Станиславский, реж. Борис Юхананов – прим. ред.] прототипом была Айрис Апфель, моя любимая немецкая дама, которой сейчас, наверное, под девяносто. У меня есть мешочек любви, и когда нужно, они, любимые женщины, приходят и говорят: «Настя, мы здесь – забирай, мы поможем».
Классно, что солистка Урал Балета, точнее их две, подошли в этот типаж. Вы не поверите, после премьеры, ко мне подошла одна из исполнительниц партии и сказала слова, которые растрогали до слёз, потому что такое даже от драматических артистов редко услышишь. Она говорит: «Вы мне изменили жизнь. Я не знала, что во мне всё это есть. Для меня это был прорыв». Они называют это новый типаж, амплуа. Понятно, что в классическом балете есть типажность, партии, которые ты будешь исполнять, есть партии, которые никогда не дадут. Когда я предложила сделать женский образ Конька-горбунка, это был спорный момент. Думали, какие у них с Иваном будут отношения, что Конёк такое. Есть Царь-девица, а Конёк – куда? Я говорила о том, что это может быть межгендерный персонаж, который не является ни мужчиной, ни женщиной. Это озарение, вдохновение, драйв, который входит в тебя, не зависимо от пола.
Там вообще были какие-то прорывы. Девочка одна, маленькая совсем, из кордебалета, из первой полосы, тоже подошла на вечеринке после, поблагодарила. И сказала, что в ней открылась сексуальность. Я была поражена. Столько инсайтов через балет. Ради таких моментов стоит делать, жить, веселиться, радоваться, идти дальше.
Как вы придумали образы ханских жён?
Мне хотелось понять, что они такое. В декорации они у меня женщины в паранджах, большие тотемные фигуры, которые коррелируют с русскими матрёшками. Это была очень важная тема: мы объединяем в одно. На брейншторме, где были Богдан, Слава и Антон Пимонов [Богдан Королёк – автор либретто, Вячеслав Самодуров – автор либретто, режиссёр-постановщик и балетмейстер, Антон Пимонов – хореограф – прим. ред.], мы придумали сделать ханских жён огромными. Мне это всё очень понравилось, я стала разрабатывать эту идею и придумала, что из ростовых фигур выйдут балерины, исполняющие ханских жён. А вот какие они должны выйти, если ростовые фигуры канонические, строгие, вызывают трепет? Я представила, что они должны быть абсолютно иными. Что это такие современные крутые девчонки в таком дерзком, ярком состоянии. Я представила, что у них должны быть брюки – и у них в итоге сарфаны-брюки, шаровары. Я это облекла в немного ампирную форму, с завышенной талией. И это тоже нужно было всё проверять, потому что в балете должна быть хорошо видна фигура. Ещё я не знала хореографию конкретно этих танцев, Слава её до конца ещё не продумал. Это были одни из первых костюмов, которые мы попробовали сделать вместе с пачками нереид, чтобы Слава проверил на сцене и одобрил. Важно было понять, как работает огромное плиссе шароваров, когда раскрывается нога, потому что оно падает постоянно. Мы попробовали, Слава сказал, что ему нравится. И я была очень рада, что он на это пошёл. Потом уже беретики, пёрышки сами собой добавилось. И ханские жёны стали такие необычные, странненькие, вызывали и внутри театра вопросы. А что это? Почему береты, почему меховые? – потому что, ребята, потому что надо пробовать другое, по-другому смотреть на привычные вещи. Я не люблю делать то, что делают все.
Как украшают себя
В конце появляются танцовщики в офисных костюмах. Почему решили ввести костюмы? Это «уральский народ»?
Финальная сцена – возвращение к себе. Когда ты понимаешь, что, пройдя все испытания, всё равно обретаешь сокровищницу в собственном доме. И вдруг твоя деревня, которая была ярмаркой, оказывается под платком уральскими самоцветными горами. К сожалению, из-за постановочных нюансов мы не смогли впрямую это сделать. В первой сцене должны были быть горы, которые покрывает платок. А когда он поднимается, мы видим, что там что-то есть. Не знаю, насколько это читается, что это та же форма. Для меня это важно. В первой сцене платки накрывают горы, они сохраняют форму гор. А в конце покрова открыли, а там – самоцветное царство, которое было сокрыто, а ты его просто не видел. Ты как будто соринку из глаза вынул.
И эти ребята оделись на праздник. В первой сцене у них были джинсы, треники и косоворотки, майки. А в финале они надели то же самое в белом цвете и трикотажные пиджачки, чтобы прифуфыриться. Это ещё было связано с тем, что было сложно собственную декорацию переиграть. В балете важна плановость, поэтому мне нужны были локальные костюмы, чтобы я их точно видела. Вторая причина — сегодняшняя праздничность. С трениками можно надеть пиджак и всё будет прекрасно.
Там же очень крутой танец, Антон Пимонов его ставил. Он меня приводит в экстатическое состояние. Эта брутальная мужская энергия в балете сравниться может, наверное, только с лезгинкой. И видимо, Славе не хватало этой мощи внешней. Он пришёл ко мне и сказал: «Давай снимем эти пиджаки. Они мне не нравятся». Сняли пиджаки – тоже не понравилось. Он говорит, давай, их топлес сделаем… в общем, метался. Потом я поняла, что надо дать возможность пережить это, подумать и успокоиться. Мы оставили всё, как есть. Я считаю, что это правильно. В любом случае, это неожиданный визуальный ход. А дальше можно придумывать, почему это так. Для меня это логично: вчера я была в джинсах, у меня немного денег, чтобы причепуриться. И у меня есть парадный пиджачок, который я с белой майкой надену.
И, кстати, у нас же был композитор [Анатолий Королёв — прим. ред.] на репетициях. Он очень скупо на всё реагирует. А тут ко мне подошёл и сказал: «Классно, что они в костюмах». Композитор у нас заслуженный, взрослый, прекрасный человек, от которого меньше всего можно было ожидать такого комплимента.
Как сочетаются элементы спектакля
В этом балете – новая хореография, новая музыка и текст. Расскажите, пожалуйста, как вы взаимодействовали с этими элементами, когда продумывали образы/костюмы/сценографию?
Первое, что мне «вбросили» Слава и Богдан – что будет рэп. И через какое-то время познакомили меня с рэперами [Наум Блик и T-Bass — прим. ред.]. На тот момент, когда ребята появились, уже были все эскизы. Я им отправила эскизы, презентацию, все костюмы, чтобы они могли с этим работать. И они очень классно отозвались. Они делали тексты и партитуры, опираясь на них. То есть в тексте есть вещи, которые на тонком уровне диалогизируют с моей работой.
По поводу хореографии. Когда появлялись танцы, Слава мне присылал, и мы проверяли, нужно ли что-то корректировать в костюмах.
По поводу музыки. Всё, что было сделано, мне отправили до начала работы. Музыка Королёва была в референсном виде, клавир. То есть я могла только в общих чертах уловить смысл, но Слава мне ещё многое рассказывал – какой эффект он хочет получить от музыки. Генерально мы шли от той музыки, которая была, от либретто. Богдан прислал основные сцены. А я предложила свою историю про Ивана и его хождения по царствам в виде раскадровки, как в кино. Сначала принесла раскадровку со всеми идеями, и мы с ребятами, с Антоном, с Богданом, Славой, много работали именно над либретто, чтобы полностью прописать и удостовериться в том, что история работает. А так мне дали свободу. И в этом смысле я дико благодарна за то, что не было застолбленного либретто. Был набор танцев, который точно должен быть. Мальчишки сказали мне: «Придумай, чтобы было классно». История про Ивана-гопника родилась в художественной свободе. Я очень ценю.
Какая часть балета вдохновляет вас больше всего? Музыкой, хореографией, визуально. Вы уже упоминали танец Океана и Жемчужины. Что ещё? Поделитесь, пожалуйста, своим самым любимым моментом.
Самое любимое – это танец мальчишек в пиджачках. Совершенно потрясающая музыка. И хореография Пимонова. Это та энергия, от которой ты интуитивно встаёшь. У меня такое переживание было только один раз в жизни на «Князе Игоре» на «Половецких плясках». Юра Хариков делал сценографию и костюмы. Я была на премьере, сидела во втором ряду. Гергиев дирижировал. Я сама не поняла, что произошло. Весь зал встал. Волна такая пошла. Музыка, которая приводит в экстаз. И цыганский танец. Это фантастика: и в музыке, и в хореографии, и в исполнении. Это балет, в котором столько красоты по всем параметрам.
Как считаете, почему такая форма балета была использована сегодня?
Я думаю, сегодня есть мощная жажда общения со зрителем. Раньше балет был законсервированный, в каком-то смысле, жанр: классический балет, на который ты приходишь для услады глаз. Сегодня балет ищет форму общения с современным зрителем. Есть желание привлечь, очень грубо, другую целевую аудиторию. Поколение, которое просто восхищалось балетом за то, что это балет, уходит. Грустно – не грустно. Я – фанат балета, всю жизнь была, с детства, и до сих пор от него в экстазе. Я понимаю, что сейчас есть запрос, кстати, и у зрителя, и у балета на то, чтобы соединиться. На нашей премьере было очень много молодой, живой, очень активной публики – был именно движ. Понятно, что он был связан с аудиторией, которую привлекли рэперы. Но это и есть такой мощный ход продвижения. Было в какой-то момент ощущение, что ты находишься на рок-концерте. В Лондоне я однажды была на «Евгении Онегине». И я была в шоке от обычно чопорной английской публики. Было ощущение, что я на футбольном поле. Был шквал эмоций, экстаза. Как принимали, как полчаса потом не отпускали исполнителей. Но там разработанная система взаимодействия балета и публики. У нас это всё тоже есть. Но в то же время есть жажда соединиться с актуальным зрителем. И вот как это соединить, на чём это может быть основано? Например, мы сейчас в Перми с Антоном Пимоновом работали над «Путеводителем по балету». Как раз приехал мой приятель – интеллектуальный гопник – специально на эту премьеру. Для него это был шок. Он никогда не был на балете. Ему 36 лет. И он был в экстазе. Это был прямой диалог. То есть он что-то увидел, что абсолютно в нём отзывалось. Я уверена, что он теперь будет ходить на балет. Когда я его позвала на «Сверлийцы» [опера Электротеатра Станиславский, номинирован в нескольких категориях на «Золотую Маску» сезона 2014-2015 — прим. ред.], он не испугался, собирается прийти. То есть это всё работает. Нет ощущения, что мы высоким искусством занимаемся, которое никому не понятно. Мы хотим диалога. «Конёк-горбунок», для меня, очень живой. Очень понятная возможность диалога.