В этом году вас номинировали на «Золотую
маску» как режиссера за три спектакля: «Руслан и Людмила», «Деревня
канатоходцев« и «Комната Герды». Что вы почувствовали, когда узнали?
Это испытание, на самом деле. Правда, без лукавства. Такая гамма чувств, что здесь однозначно ответить сложно, ведь все спектакли по своему дороги и за каждый переживаешь, с каждым связанно нечто исключительное. В этом году сильная программа, у нас много достойных соперников. А вот соперничать с собственными работами – совсем незавидная участь.
Как начиналась
работа над каждым из спектаклей?
Масштабный проект «Руслан и Людмила» – это постановка в Бурятии, в Улан-Удэ и, конечно, это не случайно, потому что в театре Ульгэр работает плеяда выпускников РГИСИ. Основной костяк труппы – это часть русско-бурятского курса С.Д. Черкасского, где я была педагогом, а также выпускники русско-монгольской студии, которую я уже выпустила как мастер. C этими людьми меня связывают не только профессиональные, но и человеческие отношения. Когда-то давно, еще при выпуске бурятов из академии, мне прямо грезилось, как здорово будет с ними поставить пушкинских «Цыган». Но тогда не сложилось, зато проросло спустя почти 15 лет, хоть уже и в другой поэме.
Перечитывая «Руслан и Людмила», почувствовала, как здорово перенесется на актерскую органику бурятов и монголов, они же такие непосредственные, яркие, звучные. И средствам кукольного театра подвластно то, что там происходит по ходу истории, и задор этого пушкинского текста вообще «безбашенный», лихой, по-настоящему эклектичный. Вот я и решила попробовать эту эклектичность проявить именно с монгольскими, бурятскими актерами. У них народное, природное так невероятно замешано с общекультурным и современными влияниями. Поездка в Монголию наглядно подтвердила выбор, там невероятно свободное соединение традиционной, базовой культуры и плодов цивилизации. Все эти порой парадоксальные культурные слои, взаимодействие фольклора и классической формы так же поражают, когда читаешь «Руслана и Людмилу».
Так что всё срослось с текстом Пушкина, с тем как я «услышала» внутри себя его текст. А дальше, все как я «люблю», попала в самое пекло событий, как говорится, в самый пик испытаний для театра Ульгэр. Когда мы уже заканчивали лабораторию по сочинению спектакля, стало известно, что театр Ульгэр закрывается на реконструкцию. А значит выпуск под угрозой, крыши над головой нет. Но благодаря усилиям директора театра Баирмы, и инициативе Тимура Цыбикова, который тогда занимал пост министра культуры Бурятии, все-таки проект не закрыли, а выстроили отношения по выпуску и прокату с Бурятским драматическим театром. Не очень простая схема, но спасительная. Театр нас экстренно принял, за что им поклон. Нам пришлось адаптировать свои придумки, заново сочинять сценографию. Непростой путь.
То есть
сценография была изначально задумана другая?
Суть одна, но много отличий в конкретных
деталях. Работа была проведена колоссальная всей постановочной группой, и
сейчас ульгэрцам немалых трудов стоит прокат этого спектакля, героический
подвиг, я считаю. Для ста зрителей привозится и монтируется большая декорация и
строится амфитеатр прямо на сцене Бурятского драматического театра.
Как вы
адаптировали текст Пушкина под бурятскую культуру?
Текст мы сохраняли, бережно работали с ним. Но
мы же в рамках театрального времени, так что позволили себе сокращения и
позволили как в театре масок, шуточные
комментарии, в нашем случае на монгольском и бурятском языке. Сама суть Пушкинского творчества предполагает
свободу, баловство, а эту поэму, которую он начал писать еще в 17 летнем
возрасте, просто дышит свободой. Мы
постарались представить, как великий русский поэт родом из Африки на лодочке
мог до Байкала доплыть, и это стало нашей шуточной адаптацией к бурятской
культуре .
Я читала, что у
вас в спектакле много юмора.
Конечно! У
Александра Сергеевича его еще больше. Несмотря на то, что там трагичные
обстоятельства и много почти шекспировских страстей, без юмора не рассказать
эту сказочную историю.
Расскажите про
работу над спектаклем «Комната Герды».
Это важный путь сочинения спектакля, потому
что он прошел несколько этапов и двигался от маленького спектакля, который
помещается в чемодан и показывается на столе, до размеров Комнаты. Поэтому это
был многоэтапный, мучительный, интересный поиск.
Почему «Снежная
королева» взята за основу постановки?
Я предложила Алисе эту сказку, так как она
хотела сделать моноспектакль. А тут материал благодатный. Герда, и вообще Андерсен созвучны образу Алисы.
Как спектакль из
чемодана перерос в комнату?
В мучительных противоречиях. Скорее всего это
был мой внутренний конфликт, я все не могла до конца найти ответ, что лично
меня цепляет в этой сказке. Что дело не в том, как умело пересказать сюжет, а
что там такое мое спрятано, что нужно и важно вскрыть. И когда поняла, что
болит и откликается, то микроформа сама стала рушиться и вместо стола стали
возникать стены комнаты, где Герда кружится в своих воспоминаниях, то
превращаясь в ребенка, то возвращаясь в
старость. Тема разлуки или потери и нашей бесконечной несвободы от прошлого
откликается во многих людях. Несмотря на то, что в постановке множество трюков
и забавностей, эта история выросла из грустного сердца и из личной биографии.
Поэтому «Комната Герды» это не спектакль для детей, но который многие дети
смотрят с удовольствием.
Что для вас
этот спектакль?
В «Комнате Герды» очень важен тот невидимый мир, который говорит с нами через предметы и определенные движения. Мне кажется, для каждого из нас, авторов этого спектакля, он стал каким-то важным этапом. Для художника спектакля Киры Камалидиновой, например, было непросто сотворить всех этих бесчисленных бабушек из сказки, сделать столько масок. Лапландка, цветочница, Герда в старости и сама Снежная королева – у всех лицо актрисы Алисы Олейник. Это была сложная скрупулёзная работа над масками, чтобы все эти бабушки были с одним лицом, но все при этом разные. В спектакле также трудилась художник по костюмам Анис Кронидова, она сделала платье-трансформер для Герды, помогала одевать наших бабуль, нашла правильные головные уборы для Герды. С Ником Хамовым, художником-технологом, мы разрабатывали бау-макеты: сначала построили комнату из дешевого материала, прямо на стенах рисовали и делали пробные вырезы для всех трюков. Такой подвижный эскиз, внутри которого шла работа. И актёр, которого мы пригласили из Большого театра кукол, Дмитрий Чупахин управлял этой комнатой как огромной куклой. То как живет комната, во многом продиктовано возможностями Димы. Благодаря ему очень много точных вещей нашлось. Я рада, что в какой-то момент мы поняли, что это не моноспектакль, но есть два актера, один из которых невидим и проявляется только через пространство. Алиса Олейник, актриса необычайного трудолюбия и таланта, сделала всех своих героев разными и необыкновенно интересными.
Почему в анонсе
спектакль обозначен как «лирический хоррор»?
Потому что сказка страшная и грустная, как и большинство сказок
Андерсена. И когда говоришь «хоррор», у всех уже есть
определенное представление чего ждать. В нашей истории Герда – уже старый человек,
ее жизнь заканчивается к концу спектакля, который она прокручивает внутри самой
себя, внутри своей комнаты многие годы. Выход из нее – это подарок, который все
мы так или иначе ждем от вечности, это благословение, объятие и встреча. Мы
замираем на пороге в усталости, тишине и надежде. Такой финал.
Расскажите про
создание спектакля «Деревня канатоходцев«.
С ним была удивительная история. На фестивале «День сказок» в Упсала-цирке меня попросили подумать на тему баланса, равновесия канатоходцев. Я должна была плавать по озеру в сказочном кресле, а над водой в это время неторопливо должен идти канатоходец. Такой был красивейший план действий. Я стала искать материал – нашла историю села Цовкра в Дагестане и на мотивы их традиций и разных легенд сочинила сказку. Приехала рассказывать ее в Упсалу и, о чудо, там канатоходец именно из этого села. Он шел по канату, я рассказывала, а на берегу среди слушателей оказалась Кира Камалидинова – художник всех моих последних спектаклей. Такие волшебные совпадения. Мы с ней успели в тот же вечер перемолвиться о том, как здорово сделать кукольных канатоходцев. И потом была достаточно долгая пауза на эту тему, но замысел уже прорастал. Поэтому когда мы встретились с Аллой Данишевской (продюсер и актриса театрального сообщества «Открытое пространство») и стали обсуждать сотрудничество, я предложила ей эту историю. И она так откликнулась на нее открыто и с интересом, что дальше нас уже было не остановить. В работу были приглашены два актера кукольника, это колоритнейший Александр Балсанов (он известен зрителям по спектаклям «Колино сочинение» и « Я Басё») и участник большинства моих постановок, замечательный актер Ренат Шавалиев. Алла Данишевская и Регина Окунева, будучи актрисами драматическими, прониклись куклами и театром предметов, и получился интересный ансамбль.
Кстати про «Я Басё»: в прошлом году его смотрела,
«Деревню канатоходцев« я видела пока только по фото, и мне показалось, что две
постановки перекликаются по эстетике сценографии.
За счет минимализма. Палка, веревка, камень –
основа всех сценографических чудес, инженерный треугольник, которому я училась
у художников театра АХЕ. Это вообще
эстетика любого независимого театра, у которого мало денег, но, как говорится, голь
на выдумки хитра, поэтому «Я Басё» и «Деревня канатоходцев» – это минимум
сценографии.
За счет такого минимализма на сцене
создается пространство архетипа. Как вы создавали его для «Деревни канатоходцев»?
Начнем с самой истории. Для создания текстов к
спектаклю была приглашена Лена Чарник – писательница, с которой я уже второй
раз пишу инсценировки. И, конечно, сами актеры импровизировали на заданные темы
и помогали в отборе точных слов. Счастье было поработать с заслуженным артистом
Осетии Сосланом Бибиловым, чей голос так аутентично звучит в спектакле и делает
сказочное достоверным. Мы решили, что наши герои это не жители какого-то
Кавказского региона, а обобщенный образ народа. Мы взяли приметы обычаев и
костюмов, музыки и пластики и сочинили этнос. Поэтому в спектакле единый
архетип создается из множества узнаваемых деталей. Кстати, так же как и в «Я
Басё», никто не одет в национальные костюмы, это цитаты и фантазии, смешение
стилей и все в скромном балансе. В «Деревне канатоходцев« такой же принцип
строго отбора, костюм как часть пейзажа, часть сценографии. И конечно, точно
получилось с решением пространства. Поскольку история связана с деревней,
которая сгорела, и потом люди стали жить в горах, в скалах строить дома, печь
лепешки из травы и пыли, то Кира привезла несколько валунов с Финского залива и
доски из сгоревшего дома. И вот мы с этими камнями и досками решили работать,
Кира предложила систему подгрузов, с помощью обычных веревок и карабинов.
Получился условный мир, но при этом передающий аскетичный и суровый образ
жизни.
Каждый ваш
спектакль – это эксперимент и лаборатория?
Это такой тип работы через лабораторию. Не
более чем инструмент. И это продуктивно и честно. Если говорить об
эксперименте, то он подразумевается,
когда что-то пробуешь необычное. Например, в театре на Литейном, где
родился спектакль «Гекатомба. Блокадный дневник», драматические актеры иногда
работают с куклами, это новый формат и для самого театра и для некоторых
актеров, так что в каком-то смысле постановка экспериментальная для самих
участников, если не для зрителей.
Можно ли
говорить, что сегодня в кукольном театре много экспериментов?
Кукольный театр предан своим наработанным формам,
но все же преодолевает традиционные форматы в смелом поиске. Кукольный театр иногда
совершает настоящие прорывы в объединении жанров и всех видов искусства. Я стараюсь
всегда по возможности привлекать в свои работы средства кукольного театра.
Иначе мне сиротливо и не полноценно. И я рада, что уже второй раз становлюсь
номинантом в локации «театра кукол».