Танцевальные спектакли воронежского Камерного театра до «Зеркала» были поставлены по литературным произведениям. Почему вы не продолжили эту традицию?
Изначально была идея поставить по литературному произведению. Я даже думал взять «Солярис» Станислава Лема как отправную точку. Но потом мы ушли в «свободное плавание» во время работы над постановкой, и я понял, что больше нет надобности опираться на литературный источник, он мог стать драматургическими костылями. Я не стал упоминать «Солярис», чтобы зрители не шли с ожиданием, не искали аллюзии в постановке. Процесс работы на спектаклем так выстроился, что мы с танцовщиками привнесли личный опыт, и у нас получилась совершенно самостоятельная история.
Как вы с участниками труппы работали над постановкой? Как нащупывали и оформляли тему личного опыта в историю?
Мы работали отдельно над сценами, потом их комбинировали, собирали как пазл. И в какой-то момент появился главный персонаж, вокруг которого развивается история. Он стал стержнем, проводником, который связал все сцены.
Главная тема постановки — взгляд в зеркало, погружение персонажа в свой внутренний мир, в прошлое, некое путешествие внутрь себя. Герой отвечает для себя на важные для него вопросы: зачем я здесь? стал ли тем, кем хотел стать в детстве? Такие вещи, которые меня очень заботят. Есть немного про отношения с матерью, есть внутренние детские страхи, когда ребёнок смотрит на огромный мир и боится, как он в него вольётся, займёт в нем своё место.
Из воспоминаний детства возник образ паука, двоякий — он хочет съесть младенца, но одновременно его оберегает. Мы пытались соединить полуфантастические и реалистичные вещи — получались полусновидения, в которых вещи, которые тебя волнуют, увеличивались. То есть герой «Зеркала» проходит по своим болевым моментам.
Финал получился красивый и метафоричный — всё становится на свои места. Вглядываясь в лица других персонажей, герой как бы смотрит в себя. Потому что мы все связаны, у нас есть общие истории, общий код — который не зависит от национальности или места проживания.
Танцовщики участвовали в создании образов? Или главный герой — это автобиографичная тема?
Мне не хочется говорить, что это автопортрет. Но отчасти мой личный опыт там присутствует. Я что-то предлагал ребятам, какие-то свои идеи, а они в ответ приносили свои. Это был двусторонний процесс.
Всё было похоже на психологический тренинг: артисты писали на листочках свои переживания, плакали, смеялись. Но это было сложно собрать в одну работу. Во-первых, не все истории подходили, во-вторых, в них можно было сильно закопаться. Я не режиссёр и не драматург, я в первую очередь хореограф. У меня нет такого опыта работы с личными историями, чтобы легко ими манипулировать. Поэтому многое пришлось не использовать. Но через свои истории ребята поняли, во что мы погружаемся.
А как вы ставите хореографию? Полностью сами или вместе с танцовщиками?
Где-то поровну. Есть материал, который я сочиняю сам, один, в зале. Я прислушиваюсь к себе, к своему телесному опыту, и мне нравится делиться своей лексикой с танцовщиками. Есть такая заученная хореография. А есть фрагменты, которые были результатом нашего совместного поиска. Постепенно на репетициях мы ищем, находим, переделываем. Это в любом случае совместный труд.
Как ребята восприняли вашу технику?
У них очень разный двигательный опыт. Как коллектив они только начинают обтесываться, у них нет единой техники. Но зато каждый из них — очень яркая индивидуальность. Они не обезличены одной технической базой. Мне хотелось, с одной стороны, чтобы они переняли мою хореографию и как будто бы дышали одним воздухом, но с другой стороны, я не хотел затуманивать их яркие личности. Дать им возможность проявить себя. Мне кажется, у нас это получилось.
У Андрея Тарковского есть фильмы «Зеркало» и «Солярис». Его творчество как-то отразилось в спектакле?
Его работы меня очень вдохновляют. Какие-то темы в его фильмах и моей постановке созвучны. Но я не пытался создать какие-то параллели с фильмом. Просто это есть в моей голове, как и у всех, кто его смотрел. Скорее как вектор. Что-то мне близко из того, что он делал, что-то не очень, но я находился во внутреннем диалоге с ним.
Вы говорили, что для вас, помимо хореографии, ещё важна драматургия. Как вы её выстраивали в постановке?
Да, мне недостаточно только танца, хочется, чтобы в постановке была история. Это не значит, что работа должна быть нарративной. Для меня важны не просто красивые движения на сцене, а что лежит в их основе. Тогда понятны и реакции главного героя, и как работают те задачи, которые ты закладываешь в спектакль.
Однако не хочется делать что-то вроде драмбалета, где движениями и пантомимой рассказывается история. Хочется говорить движением не прямо, а между строк.
Как вы работали с композитором? Вы ставили ему задачи, он присылал музыкальные эскизы?
Практически так и было. Мы с Василием Пешковым много сотрудничали до этой постановки и уже нашли удобную схему работы. Сначала мы обговариваем идеи. В процессе, конечно, многое меняется. Он присылает короткие композиции, я говорю, что мне подходит. Либо я высылаю ему хореографический материал, он на основе сочиняет музыку. И потом мы уже это доводим до ума, чтобы хореография и музыка соединились в постановку.
У вас в Камерном театре вышла новая работа, «Плот Медузы» по картине Жерико. Почему именно эта картина и как это перекликается с современностью?
Сейчас в мире сложная ситуация. И во время катастроф или бедствий все ведут себя по-разному: кто-то готов на подвиг, а кто-то на предательство. Сейчас мы тоже с этим сталкиваемся.
Предложение от театра поступило внезапно. Почему-то сразу появилась у меня в голове эта картина, не знаю почему. И я понял, что она вписывается и в современный контекст происходящего. Год назад люди были на грани катастрофы. Было непонятно, кто выживет. В постановке я немного осветил реальную историю про корабль, севший на мель. Просто про страдания не хотелось делать работу. Поэтому это немного фарс, трагикомическая история. Там сложные декорации, мы много придумали, очень образно получилось.