О философии и проекте «Лес»
Философия Владимира Бибихина — точка сборки всего «Леса». Чем и почему вас увлекли его мысли? Как вы стали частью «Леса»?
Сначала я познакомилась с Борисом [Павловичем] на лаборатории фигуративного театра в Karlsson Haus [в Санкт-Петербурге], и он позвал меня в проект «Лес», который уже на тот момент существовал. Ребята собирались, читали и обсуждали Бибихина, приносили этюды. До знакомства с Борисом я никогда не слышала о Бибихине. Начала читать книгу «Узнай себя», и было реально сложно: приходилось возвращаться к прочитанному, так как я постоянно «улетала» в свои мысли. Мне казалось, что это написано про меня.
Я стала приносить в «Лес» маленькие штуки на пару минут: песню Хаски, карту, разные фотки. Вообще весь реквизит, который сейчас есть в спектакле, ещё с тех «приносов». Так длилось месяцев пять, а потом Борис предложил мне всё собрать и просто показать. Где-то две недели я это собирала… собиралась с силами. А потом на встрече сказала: «Ну, друзья, сейчас вы умрёте тут все…» (Смеётся.) Не представляла, сколько это будет длиться.
Вот так получился спектакль. Я меняю какие-то свои истории, а текст Бибихина остаётся. Вообще Бибихин оказал большое влияние на мою жизнь. Я даже потом прочитала ещё четыре его книжки.
Об авторстве, смелости и свободе
«Лес. Ангелина» — личное и довольно смелое высказывание: за персонажем не спрятаться, так как героиня спектакля — вы сами. Вы много иронизируете о себе, рассказываете то, о чём другие предпочли бы умолчать. Как вы на это решились?
Кстати, не знаю. У меня как будто не было этого вопроса… Хотя нет, когда всё должно было выйти из Дома Радио [места сбора проекта «Лес»] и пойти дальше, я подумала: «Всё-таки это моя семья…» Я очень бережно отношусь к маме и, конечно, в Абакан, где она живёт, никогда не поеду с этим спектаклем.
Вы сказали, что спектакль «должен был выйти из Дома Радио». То есть у вас было условие, что все спектакли должны быть показаны широкой публике?
Нет, вообще нет. Борис нам говорил: «Неважно, даже если мы ничего не сделаем. То, что мы здесь собираемся и что-то обсуждаем, уже имеет смысл. А будет спектакль или нет — всё равно». Это расслабляло, и никто не «загонялся» о том, что обязательно нужно сделать спектакль. Просто у меня был свой внутренний запрос, мне необходимо было что-то приносить на встречи. Я устроила показ в Доме Радио, на который пришли друзья и знакомые, и после этого Борис сказал: «Ангелина, у меня в Сергиевом Посаде есть друг, хочешь съездить туда и показать спектакль?» И вот я уже еду в Посад. (Смеётся.)
У всех спектаклей «Леса» один куратор — Борис Павлович, а автор «Ангелины» — вы. Где граница между вашим авторством и авторством Бориса?
Борис создал для нас безопасное пространство — у него есть такая крутая способность. Я чувствовала: могу делать что хочу. Помимо этого Борис вместе с нами бесконечно разбирал Бибихина. В плане режиссуры он не делал никаких замечаний, только давал подсказки. Единственное, где Борис вмешался как режиссёр — сказал мне не плакать. Я перестала это делать, и стало легче.
О том, как и где живёт спектакль
Чуть раньше вы сказали, что иногда меняете истории в спектакле. То есть «Лес. Ангелина» продолжает дополняться?
Да, у меня постоянно появляются новые истории. Например, мы ездили на гастроли в Смоленск, и я решила взять с собой трудовую книжку, которую раньше не использовала. Просто решила попробовать — и это работает!
Я не трогаю тексты Бибихина, а свои истории иногда меняю, скорее, для ободрения себя и для того, чтобы спектакль не застывал. Раньше рассказывала про отца одно, сейчас другое. Или, например, приходят ко мне на спектакль друзья — делюсь чем-то, связанным с ними. Не всегда, конечно, но стараюсь, чтобы всё не превращалось в «спектакль-спектакль».
В Петербурге вы обычно играете в баре, иногда в пространствах независимых театров. Наверняка это накладывает отпечаток на спектакль. Как меняется «Лес. Ангелина» в зависимости от площадки? Где комфортнее его исполнять?
Бар изначально даёт расслабленное настроение, там сразу рушится четвёртая стена. Когда спектакль заканчивается, люди подходят ко мне, обнимают, рассказывают свои истории, делятся мыслями. В театре всё по-другому: зрители ждут, что я сейчас выйду и буду кого-то играть, а после уходят — все считают, что не принято подходить к артисту. Театральная площадка даёт дистанцию. С другой стороны, в Театральном музее, где я недавно играла, всё получилось наоборот, потому что мы нарушали правила: я раньше не думала, что Жигулёвское пиво, Хаски и Михаил Круг намного острее работают в Театральном музее, чем в баре.
Не возникало ли внутри спектакля отношение «актриса — материал, который нужно сыграть»?
Я стараюсь, чтобы этого не происходило. Когда в декабре и январе сыграла спектакль десять раз, сказала Юле [Ивановой, куратору «Лес. Ангелины»]: «Слушай, я больше не могу». Конечно, если так делаешь, можно сойти с ума, повторяя одно и тоже. Ещё один стрессовый фактор — я много езжу на гастроли, а в Питере играю максимум раз в месяц.
Иногда у меня возникает чувство, что спектакль застыл, оно меня очень пугает, и я сразу пытаюсь что-то сделать, чтобы «ожить». Например, всегда разговариваю с людьми, и они могут абсолютно непредсказуемо себя повести. Мы можем зацепиться за какую-то тему, и она станет «двигателем». Как-то раз у меня спросили про мой знак зодиака. Я сказала, что я козерог и поэтому очень ответственная. К этому козерогу мы на протяжении всего спектакля возвращались много раз.
Как вам кажется, каков срок жизни спектакля?
Понятия не имею, сколько это может длиться… Точно не бесконечно, всё когда-то заканчивается. Наверное, я просто почувствую, что уже всё.