Как вы изначально попали в «Реку
Потудань»? Каковы были ожидания от работы над этим спектаклем?
Хочется
сказать, что попал случайно, но случайностей не бывает. Во всяком случае, неожиданно,
и поначалу надеялся, что не попаду. Режиссер Сергей Чехов пригласил на первую
встречу несколько актеров, что называется, с запасом, чтобы было из кого
выбрать. Познакомились, каждый что-то рассказал о себе. Когда он начал говорить
о предстоящем спектакле, мне все это показалось случайным, беспочвенным, не
имеющим отношения к давно любимому Андрею Платонову бредом: какой-то спектакль
без слов, какие-то пластические фантазии… Скепсис нарастал, и к концу встречи я
уже надеялся, что меня в этой «Потудани» не будет. И когда в приказе
«Приступить к работе над спектаклем…» не увидел своей фамилии, ничуть не огорчился,
скорее напротив: пронесло, мол. Но через пару недель узнаю, что у режиссера не
случился контакт с одним из актеров. Так бывает. И Сергей обратился ко мне с
предложением войти в спектакль. Актер в театре, конечно, не имеет права
отказываться от ролей, но при желании уважительные причины всегда найдутся. Я
решил попробовать. Хотя бы потому, что это Платонов. Но, наверное, и актерский
кураж сработал: мне, во всяком случае, интересно попробовать что-то совсем для
себя новое.
Как проходили репетиции? Отличались
ли они от «обычного» репетиционного процесса?
Для
начала каждый из четверых участников спектакля записал весь рассказ на аудио. Я
включился в уже начатый процесс и тоже начал с записи. Потом первая репетиция…
поначалу ничего не понимал ни в сценическом языке, ни в предлагаемых режиссером
принципах существования. Сработали любопытство и азарт – я включился. Но, честно
говоря, и в мыслях не было, что результат окажется сколько-нибудь серьезным и
значительным. Тем не менее, спектакль обрастал плотью, как эмбрион, подчиняясь
законам одному ему ведомой генетики, заложенной режиссером. В нашем с партнерами
молчаливом сосуществовании вдруг рождалось какое-то совершенно новое
взаимопонимание, зарождался какой-то странный мир, в котором было легко,
понятно и интересно жить. Этот мир обрастал неожиданными (думаю, и для
режиссера тоже) деталями. У моего персонажа появилась еще одна ипостась в
исполнении молодого актера Дениса Золотарева, очень органично вписавшегося в нарождающуюся
на сцене жизнь. Сейчас могу сказать, что это самый странный, самый необычный
спектакль из всех, в коих мне довелось играть за почти сорок лет в театре.
Режиссер спектакля Сергей Чехов любит
говорить о том, что никто из актеров в нем не играет определенного персонажа,
однако кажется, что именно вы играете Никиту Фирсова, пусть и представленного
как более абстрактный мифологический Герой. Что или кого вы играете в первую
очередь, и на что вы опирались при работе над этой ролью?
Конечно,
мы с Сергеем говорили о многом, даже переписывались по ночам в мессенджере. В
этих наших разговорах были произнесены два слова, которые мне показались ключевыми,
– восстановление человека. Речь идет о синдроме войны. Последние и самые
болезненные для нас – Афган и Чечня. У Платонова это война гражданская: «Ведь
целый класс умертвили, это большая работа была». Но ведь и весь ХХ век – это
невиданные в истории страдания и потоки крови. У Арсения Тарковского: «К одной
могиле другая плотно прилегла…». Впору говорить о синдроме ХХ века. И, если
знать, что с физической смертью жизнь не кончается, большой вопрос, что
страшнее: убить или быть убитым. Как человеку, вышедшему живым из кровавой
бойни, дальше жить? Когда человек в человеке изуродован и он оказывается
неспособен, прежде всего и важнее всего, к любви, – вот ведь о чем пронзительно
и проникновенно кричит эта самая тихо
журчащая платоновская Потудань. Мучительное, через боль, восстановление
человека, – это, на мой взгляд, тема и спектакля, и роли. Один парень в
фейсбуке написал о спектакле, что он о попытках искалеченного человека нормально жить после войны. И добавил: «Это
то, чего я желаю себе никогда не пережить».
Насколько строга структура спектакля?
Спектаклю год, вы его довольно часто играете и далеко не только в Пскове,
меняется ли что-то с течением времени?
Конечно,
что-то меняется: природа театра такова, что ни один спектакль на другой не
похож. Кто-то точно сравнил, что кино – это консервы, а театр – свежак, парное
молоко.
С этим спектаклем вообще мистика какая-то. Я не понимаю природы его
воздействия. Не понимаю, хоть убей. Происходит нечто, не подлежащее объяснению.
Он нерукотворный какой-то. У нас в начале сезона вышел «Ревизор» в постановке
замечательного Петра Шерешевского (я там с пребольшим удовольствием играю
Землянику) – классный, сильный спектакль, мне он очень нравится. Но там
понятно, почему он такой, то есть механизм его воздействия мне понятен. А почему
так воздействует «Потудань», на некоторых просто тотально воздействует, не
знаю. Я не уверен, что и сам Чехов понимает, что он сделал, – так бывает с
художниками. Я видел два спектакля Сергея Чехова, один в записи, другой вживую,
один поставлен до нашей «Потудани», другой после. Я вижу чрезвычайно одаренного
художника в процессе активного поиска своего языка для своих «любимых дум»
(Пушкин). И мне кажется, именно в «Потудани» он максимально приблизился к
самому себе.
Что происходит в сцене, когда вы один
пристально вглядываетесь в зрителей? Что для вас эта сцена?
Серёжа
Чехов отзывчив на актерские предложения, — качество, свойственное далеко не
всем режиссерам. Сцена сама родилась на репетиции. Когда на меня надвигаются
темные стихии (в лице партнеров), и я, прижатый к порталу, буду вот-вот
раздавлен, выход остается один – шагнуть сквозь четвертую стену. Тут-то и
увидел, что кроме нас тут есть еще люди… Пространство спектакля на какой-то
момент резко расширилось, «наехало» на зрителей… Потом Сергей это замечательно
«оформил» режиссерски.
Как вы считаете, вам как зрителю
интересно было бы смотреть «Реку Потудань»? Насколько вам вообще интересен
современный театр, новые имена и течения в искусстве?
Прежде
всего, интересно поучаствовать в хороших спектаклях. В Псковском театре сейчас,
пожалуй, самый интересный период. Во всяком случае, за последние почти сорок
сезонов, что я здесь работаю. Жизнь строит совершенно непредсказуемые сценарии.
Наверное, в каждом театре актеры мечтают о хорошем главном режиссере, и это
понятно: уровень театра равен масштабу дарования худрука. Но мне, да и не
только мне, и в голову не приходило, что возможен какой-то плодотворный
театральный тандем кинорежиссера (и продюсера) и театрального критика – худрука
Дмитрия Месхиева и арт-директора Андрея Пронина, который всегда в гуще нынешних
театральных поисков. Они «подвозят» нам первоклассных режиссеров. Рискуют, да,
но без риска нет удачи. Результат очевиден: мы впервые стали номинантами
Золотой Маски. Мы играем свои спектакли в обеих столицах, участвуем в
престижнейших фестивалях, о нас пишут ведущие театральные критики. У нашей
«Потудани» впереди участие в фестивале «Европейская весна» в Архангельске и
Платоновский фестиваль в Воронеже, на родине писателя, и хочется верить, что
это только начало.
Но
интересно и смотреть. Конечно, театр – дело живое, он меняется, и людям
старшего поколения не всегда легко это принять. Но так было во все времена: новое
входит в жизнь независимо от того, нравится нам это или нет. И во все времена
были спектакли выдающиеся, хорошие и так себе. Жизнь театра – тоже река, в которую
невозможно войти дважды. Сегодня нам посчастливилось войти в «Потудань».