О трактовке Шиллера
Елизавета Авдошина назвала рецензию на спектакль «Игра престолов с караоке и аквадискотекой». В какой атмосфере создавался спектакль, чувствовали вы его переклички с событиями за стенами театра?
Вы знаете, мы как-то об этом не думали. Мы ставили спектакль, в котором достаточно традиционная ситуация для трагедии — убийство человека. У спектакля существует второе название — «История одного убийства». И вот убийство человека в интересах государства или в интересах кого-то, кто решил, что его амбиции выше чей-то жизни, к сожалению, как мир старо. Это происходит со времени образования государств, а может еще и до, когда мы жили племенами. Люди убивали себе подобных, пытаясь найти себе оправдание. Все это отражено еще в античной драме. Мы же пытались сконцентрироваться на Шиллере, а что касается формы, — то она должна быть более усвояемой для современного зрителя. Поэтому у нас существует телефоны, поэтому у нас существует определенная музыка, мы отталкивались от того, что человек в какой-то степени обожает ту музыку, которую он слышал в юном возрасте. И если Елизавете 50 или 55, то она в 20-летнем возрасте слышала то, что звучит. Я, как актер, понимаю почему существует эта музыка (в спектакле). Именно вот эта музыка, именно это обрамление достаточно современное дает определенное эмоциональное наполнение. Гораздо большее, чем если бы играл клавесин или играли инструменты того времени, в которое разворачивается эта ужасная трагедия.
Очень интересно! Потому что как раз существует такой полумифический персонаж как «консервативный зритель», который как раз яро не приемлет такие трактовки и такие вкрапления современной музыки в историческую трагедию. И хочу сразу спросить. Ожидали ли вы такую трактовку Шиллера от Петра Шерешевского? Насколько она радикальна для вас?
Я не был готов к такой трактовке, но трактовка Шерешевского меня полностью удовлетворила и увлекла. Что касается классического зрителя, то он, наверное, должен прежде всего обратить внимание на достоверность эмоций, потому что в театре существует самое главное понятие и самое главное условие — насколько это правдиво. Правдиво в плане эмоциональном. А человек, который будет говорить «стоп-стоп, в то время не было таких часов», «стоп-стоп, в то время песочные часы были не такой формы», или «стоп-стоп, эта прическа появилась через двести лет, а не тогда, когда была написана эта пьеса», то мы уже имеет дело с такими «эрудитами», которые не имеют никакого отношения к тем людям, которые пришли в театр. Те люди, которые пришли в театр, прежде всего хотя получить эмоции, получить какие-то ответы на вопросы, которые ставит творческая группа. А человека педантичного скорее устроит реконструкция того или иного события, которые тоже существуют и которые тоже являются частью искусства.
О роли мужских персонажей
«Марию Стюарт» традиционно считают «женским спектаклем», с центральными персонажами-королевами. Что значат для спектакля мужские роли? Ведь актеры обычно играют исполнителей приказов и желаний, советников и возлюбленных королев.
Мне кажется, у нас мир женский. И мне очень приятно, что он у нас именно женский, да. А все остальное — это то, что вокруг. Поэтому в данном случае этот спектакль тоже женский, а мужчины делают то, что хотят женщины. Поэтому здесь как-то так — мужчины, зачастую, как и в жизни, это некоторая вспомогательная субстанция для комфортного проживания женщин.
Ваш барон Берли находится в сложной политической дуэли с графом Лестором. Как вы готовили эту роль политического хитреца?
Вы знаете, это действительно политическая дуэль, но я с вами соглашусь лишь отчасти. Там еще есть элемент борьбы за Елизавету, как за ключ к управлению всем миром. Мне это помогло понять моего персонажа. Просто каждый пытается взять ее тем, что у него лучше получается. Здесь и некая зависть со стороны Берли к Лестеру за то, что он такой красивый, за то, что он такой женский угодник, а Берли пытается быть полезным советчиком, стратегом, государственником, пытается быть полезным Елизавете, сохранить её трон. Когда я пытался понять этого Берли, я видел его желание влиять на Елизавету, на политику. В отношении к Лестеру, которому, в общем, тоже нужна больше политика, это отчасти зависть, отчасти ревность. В этом шатком балансировании, смене маленьких побед маленькими поражениями мы существуем уже давно и даже привыкли к этому существованию. Тут нелегкая приносит Марию, и она явно лишняя на этой шахматной доске. А что делают с такими, чтобы дальше по земле ходить спокойно?
И несмотря на то, что произносится много слов о том, что этого требует народ, что это необходимо для Англии, смерть Марии меньше всего была нужна именно народу и самой Англии. Вот это все такой внутренний междусобойчик. Маленькая жертва фигуры на шахматной доске. Главное, чтобы это не приписали тебе.
О номинации
Как вы узнали и какие ощущения испытали когда, узнали о номинации на «Золотую Маску»? Для вас важна эта номинация? Что она дает артисту?
Лукавить не буду. Это радость, счастье и желание эту высокую награду получить. Все началось с того, что меня стали вдруг поздравлять. Я, как сейчас, помню, что у меня был съемочный день, он закончился как-то быстро часа в три и я с большим удовольствием поехал домой. И вдруг мне стали сыпаться звонки: «Серега, мы тебя поздравляем ты в номинации!» Потом один человек прислал ссылку. И это удивительное такое, знаете, ощущение. Актер всегда находится в состоянии вопроса: «А правильно ли я сделал, что я стал актером?» И номинация дает ощущение того, что ты все правильно делаешь. Иди дальше этой дорогой, все верно, не рефлексируй. Тебя видят! Поэтому я испытал счастье. В моей юности музыка, которая играет в спектакле, уже появилась, а советские плакаты, видимо, забыли демонтировать, и они еще висели с надписью «Верной дорогой идете, товарищ!». У меня было ощущение, что я наткнулся на этот плакат, в котором в начале этой фразы стоит моё имя и фамилия. Для меня, как для актера, «Золотая Маска» — высшая театральная награда, которая может быть.