«Проза» стала для вас первым опытом в театре, открыла этот мир. После такой работы захотелось творить на театральных сценах дальше?
Да, действительно это мой первый опыт в театре, до этого я избегала того, чтобы мои работы ассоциировались с театральными макетами, хотя безусловно существует внешнее сходство.
Но обстоятельства и Владимир Раннев затянули меня в этот процесс. Это, безусловно, очень важный опыт для меня, это мир совершенно другого масштаба и дух захватывает, когда видишь свою задумку, выросшую до размеров сцены. И да, есть мысли о дальнейшем сотрудничестве с театром.
Были ли к вам определённые требования как к художнику? Или дали полную свободу?
Мы познакомились с режиссером и композитором «Прозы» очень незадолго до начала работы, точнее Раннее меня нашел, и опираясь на виденные им мои работы, пригласил к сотрудничеству.
Мы обсуждали, конечно, все алгоритмы спектакля, все что касалось сценического пространства, принималось нами единогласно.
Что касается видео, здесь мы обсуждали только общий принцип направления движения, все остальное – чисто мое творчество.
Плюсом для нас было то, что я не театральный художник, а Раннев — не режиссер, поэтому мы делали то, что хотели. Может быть, поэтому получилось такое произведение, которое и спектаклем-то в обычном понимании не назовешь, хотя он имеет все признаки оперы. Также он и не кино, не литература и не музыка, хотя все эти составляющие в нем есть, и они по отдельности все хороши. Но срабатывает по-настоящему только этот дикий сплав в комплексе с технологиями, которые и позволяют это сделать.
Разместить подобное сейчас можно только в театре, и огромное спасибо Электротеатру и Борису Юхананову за риск и за то что дал нам полную свободу, это так, и я так понимаю это редкий случай.
Владимир говорит, что он делал свою часть отдельно, вы –отдельно, и в итоге всё как-то идеально соединилось. В чём секрет?
Да, мы работали отдельно, но одновременно и в очень тесном контакте, так что образ будущей работы вырастал у нас в головах. Я услышала то, что делал Владимир, только за 10 дней до премьеры.
При этом мою часть работы режиссер видел постоянно на протяжении всего периода создания. В зоне его ответственности были Чехов и музыка, моя часть — Мамлеев и визуальность. Они и противоположность друг другу, и параллельность. Это как в жизни, вокруг нас одновременно происходит масса событий, мы одновременно слышим множество звуков и видим огромное количество «картинок». В том, что эти элементы так волшебно «срослись» есть элемент чуда.
Скажите, «Проза» она для какого зрителя?
Даже не знаю, люди по-разному реагировали. Те, кто просто отдались и погрузились, мне кажется, получили больше удовольствия, чем те, кто пытался разъять «ПРОЗУ» на детали и в каждой что-то понять. Это дико трудно и не успеть, поэтому опера причиняла им страдания, и эти зрители как бы молили о пощаде, даже было мнение показывать спектакль два раза: один раз без музыки, а второй — с музыкой.
Ну, конечно, если человек привел девушку в театр, чтобы после этого пойти с ней в ресторан и продолжить вечер, боюсь наш спектакль мало пригоден.
Если отвезти этот спектакль куда-то в другую страну, будет ли такой же колоссальный успех? Как думаете?
Трудно сказать, у каждой страны своя специфика. Но все-таки в «Прозе» речь идет о понятных вещах, и эти ощущения от ужаса Мамлеева и от якобы нейтрального текста Чехова внутренне знакомы любому человеку, если он захочет их в себя запустить.