О своей работе в Красноярском ТЮЗе и о встрече с Александром Плотниковым
Анатолий, вы переехали в свое время из Казани в Красноярск, по приглашению театра, не жалеете?
Не жалею! После Казани меня пригласили в Красноярск, потом я еще служил в театре «Глобус» в Новосибирске, и затем опять вернулся в Красноярский ТЮЗ. Но и до Казани я служил в Таганрогском театре Чехова, в Ростовском Молодежном театре и в Пермском театре «У Моста».
Вы в первый раз встретились с режиссером Александром Плотниковым во время работы над спектаклем «Анна Каренина»?
Нет. Александр участвовал в Красноярске в театральной лаборатории, посвященной периоду работы Камы Гинкаса в нашем театре и его спектаклю «Гамлет». Были приглашены ученики Камы Гинкаса, которые делали по одному акту «Гамлета». Одним из этих режиссёров был Александр. Тогда мы и познакомились, но не работали вместе. В первый раз мы стали работать вместе уже над спектаклем «Анна Каренина».
Кажется ли вам сценографическое решение спектакля необычным?
Само сценографическое решение — нет. Более необычным был сам способ работы Александра, то, как он пытался работать с текстом, пытался в поле этого текста соединить главные мысли, чтобы они «затанцевали». У нас же жанр называется «психологический балет». Вот это было необычно и необычно то, что он соединил все линии, которые чаще всего берутся отдельно, например «Каренин — Вронский», а вытащить линию Каренина и Левина — очень сложно, но он попытался совместить все эти линии, всех этих персонажей в одном месте, в замкнутом пространстве. Вот эта замкнутость, сложная, тягостная, она и дает атмосферу спектакля, которой, как мне кажется, и добивался режиссёр.
О Каренине и о своих ролях
Почему Каренин ложится рядом с Анной в конце спектакля? Было ли такое решение неожиданным для вас?
Можно относиться к этому как угодно, главное — как это работает. Это же высказывание в большей степени режиссёра, к которому мы подключаемся и пытаемся выразить свои темы. Это решение заложено в данной концепции спектакля. По идее та любовь, которую Каренин испытывал, уничтожается: мы видим (я говорю «мы», хотя я, конечно, не могу судить за зрителя), как Каренин погибает по мере того, как разворачивается история . Все разрушено. Вся его жизнь, и служебная, и его внутренний мир, как он сам говорит, разрушены, остались одни руины. Он погибает в духовном и в идейном смысле. И мы видим, что ему ничего больше не остается, кроме как погибнуть вслед за Анной.
Каренин всегда был спорной фигурой. Изменилось ли ваше отношение к персонажу во время работы над спектаклем?
Когда я еще в студенчестве читал роман, лет в 16-17, Каренин у меня всегда вызывал сочувствие при всем его неприятии, и здесь у меня кардинально ничего не поменялось. Я, как и наш режиссёр, больше рассматривал его человеческую трагедию, — можно ли с этой трагедией жить, и если можно, то как. В принципе здесь все чувства понятны: измена, любовь, внутренняя попытка по кусочкам собрать свой мир, который распадается.
О современности и таланте писателя
Что делает «Анну Каренину» современным произведением?
Моё понимание искусства и культуры таково: мы все вращаемся вокруг одной и той же человеческой темы, дальше этого мы никуда не можем уйти, меняются только средства. То есть я говорю о тех движущих силах, благодаря которым человек живет, — и это те пласты культуры, которые подаются автором более или менее талантливо. А талантливый писатель — это тот, который более прозрачно, всеохватывающе их открывает. Поэтому, мне кажется, текст Толстого довольно современный, даже учитывая контекст. Хотя я не люблю слово «контекст», как и слово «современный», потому что я считаю, что произведение должно быть вне контекста и вне современности, как «Мона Лиза». Я как актёр не ищу современных отзвуков, я стараюсь найти глубинные вещи, тогда они и будут звучать современно.