Обращаетесь ли вы к своим детским воспоминаниям, когда ставите спектакли для детей и подростков?
Конечно, очень часто. У меня нормальные отношения с детством. Меня оно волнует как начало пути, откуда мы пришли, и то как мы его забываем, став взрослыми и скучными.
В какой-то период моей жизни, где-то лет пятнадцать назад, мне показалось, что я уже всё вспомнил и больше никаких спектаклей про детство не будет, но оно продолжает вспоминаться. Какие-то события, фрагменты, вспышки. Мне кажется, я так и остался ребёнком, и меня тянет в детство, как других людей тянет на родину.
Спектакль «Вафельное сердце» тоже основан на детских воспоминаниях?
Конечно. Мы не стали от начала до конца переносить книгу на сцену, нам показалось это бессмысленным. Мы постепенно двигались с актёрами по тексту, сравнивая его с собственными ощущениями из детства, какие-то тексты нам казались важными, но мы не разыгрываем их, а просто читаем.
Или, к примеру, камни, это тоже ощущение из детства – чувствовать ножкой камень.
Мы долго думали, как создать в спектакле дорогу, даже карту рисовали, но выходила ерунда, а потом пришло – камни. Большое количество камней, которые актёры выкладывают перед зрителями. Кому-то это не нравится и они даже говорят – «разве это актёрская работа – раскладывать камушки».
Вы комментировали этот момент, говорили, что хотели замедлить время.
Да, дать возможность себе и другим остановиться. В первую очередь себе, мой ритм жизни слишком интенсивный и мне лично очень важно остановиться, как в детстве, когда ты живешь созерцанием и никуда не торопишься. У тебя нет конкретных целей, кроме той, чтобы мама пришла поскорее с работы, но это от тебя не зависит. Мы попытались передать это в спектакле, сделали несколько зон, одну с игрушками, вторую с камнями, и там, и там пятнадцать минут замедления. Иногда получается, иногда нет, и зритель раздражается. Но раздражение это тоже хорошо.
Судя по отзывам, зрителей иногда пугает то, как близко они взаимодействуют со спектаклем, бывало ли, что публика сама выстраивала четвертую стену?
Не то чтобы прямо четвертую стену, но бывает такое недоумение, которое может разрушить спектакль. Он ведь рассчитан на двадцать человек, это не зал на пятьсот зрителей, тут сразу видно, кому не нравится. Бывает и наоборот. После пандемии мы играли этот спектакль дома, в своем театре, раскладывали игрушки и увидели, что работает. Зрители сидят в трансе, в зале возник тот эффект, которого мы добивались.
Спектакль может быть несовершенен, но это неважно, главное, что мы с актёрами и зрителями пытаемся в нём остановиться, подумать, пожить.
Чувствуется, что спектакль изменил и вас.
Да, именно момент концентрации и релаксации. Когда мы поняли, что нам нужны игрушки, то дали объявление, и нам принесли массу игрушек. Не помню, что мы тогда хотели с ними сделать, но потом просто начали их выкладывать у себя в театре на пол. Выкладывали два часа, и это, наверно, был самый важный процесс в репетиции спектакля. Ты же каждую игрушку берешь и вспоминаешь – была у меня такая или не была, и думаешь только про игрушки, никаких взрослых обязанностей у тебя в этот момент нет. Это настоящая медитация. Мы вышли другими людьми.
Но мне кажется каждый спектакль тебя меняет, и актёров, и работающую на нём команду. Пойди собери потом эти камни. Та любовь, которую мы в него вкладываем, выплескивается в других спектаклях. Практического значения это конечно не имеет, но для нас в театре важен мир любви, и мы будем его сохранять, сколько сможем.
Как сложилась актёрская команда спектакля?
Постепенно, они по одному приходили в спектакль, Виталий Федоров, затем Михаил Тулупов, а потом пришла девочка, Мария Бондаренко. Кажется, подбора особого и не было, но для этого спектакля важно, чтобы человек был своим.
Форма прогулки возникла сразу?
Да, я не смог себе представить это в рамках сценической коробки, для меня это было дико. Мы начинали репетировать на какой-то сцене, но быстро ушли оттуда в первое фойе. Так появился гардероб, театральная вешалка – как начало спектакля. Мы пошли от неё вверх, вверх по лестнице.
Вы говорили, что каждая работа для вас делится на «простое» и «сложное», что было простым и сложным в «Вафельном сердце»?
Простым было как раз придумать форму, а вот сложным в этой системе оказался я сам. Мне всё время кажется, что в спектакле чего-то не хватает, я самоед и никогда не бываю доволен своей работой.
Декорации спектакля не успели приехать вовремя, но вы решили всё равно играть спектакль, как эта ситуация повлияла на вас?
Возникла новая версия спектакля. Оказалось, что его можно играть как угодно, где угодно, в любом пространстве. После первого показа, когда мы разговаривали между собой, актёры рассказывали, что играли тоску по тому спектаклю. Некоторые монологи читались вживую, какие-то показывались на видео. А когда к концу второго спектакля декорация приехала, мы сделали второй вариант спектакля. Сегодня будет уже третий.
Исчез страх за цельность своего произведения. Теперь я знаю, что могу с ним сделать что угодно. Видимо, эта ситуация была нужна, чтобы почувствовать, как из тебя уходит страх.