Расскажите, с чего началось ваше знакомство с Петром Шерешевским?
У нас давнее знакомство… Он приезжал ставить к нам «Последнюю любовь Дон Жуана» , это 1998 или 2000 год, потом «Утиную охоту», он частый гость у нас в театре. «Тайм-аут» он поставил после 10 летнего перерыва.
Получается, с ним вы уже давно знакомы, а с Ником Тихоновым работали первый раз. Расскажите, как работалось с Ваней?
Ваня чудесный! Он так быстро всех организовал. Удивительно, как он сколотил этот ансамбль! Благодаря Ване сколотилась такая крепкая команда! Они потом репетировали каждую свободную минуту как очумелые! Это при том, что никто особо не играет на музыкальных инструментах. Это всё благодаря его обаянию. Как они текст переложили, как сделали его песнями, это чудесно.
Таких женщин, как ваша героиня в Тайм-ауте, Люда, их очень много. Буквально, все мы «Я-МЫ-Люда». Желание жить в иллюзиях — это её осознанный выбор или заложенная программа?
Наверное, это часть воспитания у нас. Оторванность, иллюзии. Не сказать, что ей легко. Всегда найдется человек, который опустит тебя на землю. Иллюзии не стыкуются с реальностью. Мы все «страдаем» придуманным миром и иногда очень мучаемся от него. Сама идея счастья делает нас несчастными и каждый спасается как может.
Вы похожи с вашей героиней или в вас больше различий?
Очень похожи! (Смеётся). Петр Юрьевич вообще не любит, чтобы кто-то играл абстрактные образы, он обращается к человеку, к его внутренней жизни, к личности и, мне кажется, что мы где-то переплелись с Людой, не отличишь, где я, где она.
Как создавался образ? Наблюдали за соцработниками?
Специально наблюдать — нет. Это окружающая жизнь, тут можно было не искать подсказки. Все и так известно.
Как проходили репетиции?
Про какие-то сцены Петр Юрьевич сразу сказал, что это будут песни, они у него были уже готовы. В «Тайм-ауте» нелинейная структура, поэтому когда мы начали его репетировать всё это было немного странно. Петр Юрьевич давал задачи: «Представь, что ты в открытом космосе и стучи в рынду!» Я говорю: «Что, почему?» А он: «Не задавай мне вопросов!» Поскольку я давно его знаю, ну, думаю, разберусь. У него уже было своё видение, и он нас к этому подводил. Он постепенно открывался, мы учились работать с камерой.
Расскажите про работу с камерами. Куда работать актёру, на камеру или на зал?
На камеру, конечно. Зал ты чувствуешь, понимаешь, что он где-то там, но работаешь всё равно на камеру. Она дисциплинирует, ты становишься концентрированным, важно не переборщить, существуешь аккуратнее.
Говорят, что актёр — это адвокат своей роли, вы оправдываете Люду?
Ну да, а что там можно не оправдать? (Смеётся). Если бы она была злодеем типа Макбета, то тут были бы вопросы, а так…
Сложно назвать ее положительной героиней, она — женщина с характером.
У меня даже не было мысли о том, хорошая она или плохая. Она как любой человек. Может закрыться от страха, уязвимости. Мы все разные. Для меня не стоял вопрос «какая она?». Это живой человек, не было необходимости её оправдывать. У нее своя внутренняя вселенная.
Скандинавская мифология — это такая мифология злых богов, она одна из самых кровожадных. Получается, что с современным обывателем добро не сработает, чтобы он вышел из рутины?
Я размышляю о нашем Боге и думаю, насколько он добр, раз допускает так много зла. Эти вопросы стоят у Достоевского. Человек — такое сложное существо, столько в нем всего намешано: тяжело быть добрым иногда, легко быть злым… и ты пытаешься, но ничего не выходит. Поэтому отношения с богами, какие бы они ни были — скандинавские или наши — если бы все это было так легко. Я живу и каждый день пытаюсь понять, как он к нам относится, наш Бог?