Илья, расскажите о вашем детстве и роли хореографии в нём. С чего началась ваша любовь к танцу?
Так вышло, что у меня вся семья так или иначе связана с танцем. Можно сказать, что у меня и не было особой возможности заниматься чем-то другим (смеётся). С одной стороны, выбор профессии почти не стоял, я никогда не думал о том, чтобы заниматься чем-то другим. Поэтому, как бы пафосно это ни звучало, но вся моя жизнь связана с танцем. Начинал я в детстве в театре моей мамы, и мы всегда занимались современным танцем. Я жил в маленьком городе Сарапул в Удмуртии и это был инцидент для города, что там появился детский театр, который занимается современной хореографией. С тех пор я и связан с контемпорари дэнс.
Кем вы вдохновлялись, кто был примером для вас из танцовщиков кого вы увидели и поняли, что вы хотите именно так танцевать?
Акрам Хан. Кто-то сказал из коллег, что любить Акрама Хана плохой тон (смеётся.) Сейчас мне нравится Надав Зелнер.
У вас есть своя лаборатория в Екатеринбурге, где вы преподаете разные виды современного танца.
Да, когда я приехал в Екатеринбург, я стал работать в труппе в центре «Эксцентрик балет Сергея Смирнова», после чего организовал собственную компанию, которая называется MINOGA dance company. Это маленькая компания, в которой мы так или иначе экспериментировали с перформансом, театром и танцем. После я поступил в труппу к Олегу Алексеевичу Петрову (ТанцТеатр — прим. ред.), где работаю до сих пор.
Складывается впечатление, что вы в своей лаборатории работаете, в том числе, в просветительском ключе. Чего сейчас не хватает современному зрителю с точки зрения восприятия современной хореографии?
Думаю, проблемы современного театра, современного зрителя несколько надуманы. Потому что есть зритель, понимающие и, как мне кажется, современные люди. И современный балет привлекает такого нового зрителя.
Существует двоякое мнение о современном танце. Как екатеринбургская публика воспринимает современную хореографию?
Современный танец очень разный и мнения разные. Компания ТанецТеатр пропагандирует более «чистый» подход к хореографии, так сказать. Конечно, мы говорим о современном танце, но для нашего художественного руководителя Олега Алексеевича необходимо, чтобы была большая классическая база. У нас есть свой зритель, у другого театра другой. Что мне нравится в Екатеринбурге, так это то, что зритель ходит на всё. Есть потребность, есть большой интерес к тому, что происходит в нашей сфере вне зависимости от того, более экспериментальная или же более классическая форма танца используется.
Какое направление близко лично вам?
Вы знаете, в компании ТанцТеатр я всего второй сезон и честно признаюсь, что до этого не сталкивался так сильно с классическим танцем. Но перед тем, как поступить в компанию, я отправил такой запрос в космос (скромно смеётся), чтобы начать заниматься классическим тренажом. И буквально через день мне позвонили и предложили попробовать пойти в труппу.
Всё не случайно.
Да, главное правильно попросить (смеётся).
Вы знаете, когда я был молод (Илье 29 лет — прим. ред.), очень сложно было найти информацию. И в своё время я просил отца отвести меня на Горбушку, когда мы были в Москве, и проводил там кучу времени. Мы там покупали DVD с Акрамом Ханом, Иржи Килианом, полулегальные. Таким образом мы всё смотрели на DVD дома. А сейчас информации очень много, что очень здорово. Мне кажется, что все интересно и полезно. Может быть такое, что ты сейчас смотришь, но каких-то направлений не понимаешь, тебе может быть скучно. Но пройдет время, и ты захочешь снова вернуться, возьмёшь эти записи и поймёшь, зачем тебе всё это нужно. Мне лично абсолютно всё нравится, и я искренне в это верю. И профессионализм танцовщика заключается в том, чтобы исполнять абсолютно любой репертуар. Это очень применимо и к жизни, ведь мы танцуем как на дискотеках, так и на кухне, например (смеётся).
Как вы познакомились с Мартеном Арьягом (постановщиком «ПИЧ» — прим. ред.)?
Это случилось как раз в тот момент, когда я пришел в ТанцТеатр. Тогда только начались постановочные репетиции спектакля ПИЧ. Приехал Мартен с ассистентом. До этого Олег Алексеевич мне показал отрывки спектакля. Вообще вся эта история очень тронула меня, можно даже сказать, перевернула сознание по части именно принципа работы. Причём не только технических моментов, но и эмоциональных. С нами общались очень нежно и спокойно, даже когда уже идёт седьмой час репетиции. Вообще это безумный опыт, который дал мне дал толчок, и как танцовщику, и, конечно, как хореографу.
Как прошла первая встреча, репетиция с Мартеном? Волновались ли?
Да, волновался. Сразу спрашивали с нас технику, чтобы понять нас, что мы из себя представляем. Мне кажется, Мартен вообще хотел что-то в каждом из нас изменить. Например, у меня есть такая черта, как чрезмерная серьёзность. Мартен все время говорил: «Илья, проще, всё должно быть проще». Я говорю больше про человеческое общение.
Илья, каверзный вопрос…
Таааааак?
Петр Ильич (Чайковский) очень любим, особенно русскими, и тут приезжает иностранец ставить постановку о нашем «солнце русской музыки». Каким было ваше восприятие Петра Ильича до постановки и какое сейчас? Изменилось ли что-то? Были ли в корне различные представления о великом композиторе у Вас и у Мартена?
Как показала практика, больше вопросов было у зрителей и критиков. Хореограф со своим, очень конкретным, видением и пониманием того, что хочет показать, — и как к этому относиться. Лично у меня не было к нему вопросов. Вообще ирония и самоирония — это очень круто. Как мне кажется, этого много в спектакле. Вообще, одна из главных особенностей работы с Мартеном заключается в том, что всё должно быть весело. ПИЧ, безусловно, драматическая история, но пропитанная юмором, возможностью надо всем посмеяться временами.
Какими были ваши первые впечатления о Чайковском? Помните ли вы их?
Наверное, к стыду своему, я относился всегда спокойно к классическому искусству. Помню, что в детстве были очень сложные для меня сеансы просмотра телеканала «Культура» с родителями, а потом долгие дискуссии по поводу важности классической музыки для современного молодого человека и об экспериментальной музыке с отцом. На самом деле, серьёзно я стал размышлять о классической музыке, в том числе и о Чайковском, как ни странно, после того как сформировалось серьёзное отношение к европейским композиторам-авангардистам, таким как Кшиштоф Пендерецкий и Карлхаус Штокхаузен. Потому что, изучая их, я стал ощущать, что без понимания того, что было до них — до конца это всё не понять.
Существует ли граница между вашим Чайковским и Чайковским Мартена? Мы можем увидеть эту границу, какие-то детали именно вашего Чайковского на сцене?
Да, существует. В постановочной работе бывало, что мне удавалась какая-то задача и я это делал по-своему, после чего Мартен говорил: «Оно! Оставляем!». Иногда специально говорил, чтобы я придумывал и двигался по-своему, гармонично для себя. Но были и моменты, когда Мартен ставил жесткие рамки.
Изменилось ли ваше мнение о Чайковском до работы с Мартеном и после?
Мнение не изменилось, но после ПИЧ изменился ракурс взгляда на Чайковского. В чём-то, как мне кажется, Мартен смещает фокус, изменяет угол взгляда на личность.
А к тому, как Мартен показывает, представляет Чайковского… В начале спектакля есть одна сцена с платьем; её мы меняли много раз, а потом втроем сели смотреть фильм «Девушка из Дании», сцену, где герой меряет платье. Мы долго работали с этим визуальным образом. Так что можно сказать, что мы вдохновлялись «Девушкой из Дании». Мне очень нравится, что Мартен работает с визуальными образами абсолютно разных жанров, начиная «Девушкой из Дании» и заканчивая клипами Beyonce. Без шуток.