У вас наверняка есть партии, которые вам близки. Онегин в их числе?
Поначалу Онегин мне не особо нравился, и дикого желания петь эту партию не было: хотелось ярких героев вроде Родриго из «Дона Карлоса» Верди или Ланчотто Малатестаиз «Франчески да Римини» Рахманинова. Со временем Онегин мне полюбился, и я смог прочувствовать роль. Но для этого пришлось немало потрудиться.
Это ваш первый Онегин?
Впервые я спел Онегина шесть лет назад в Мариинском театре в постановке Алексея Степанюка. Для меня это был сложный опыт: поначалу я испытывал физический дискомфорт. После первых спектаклей у меня весьма неприятно болели мышцы ног, живота. Я тогда очень старался и, наверное, немного переборщил.
Что в «Онегине» вам давалось труднее: актерская игра или вокал?
Изначально – и то, и другое. Здесь должен быть стопроцентный контроль за любым движением: тут руки пошли неправильно, тут спина согнулась… Такие моменты нельзя упускать.
С точки зрения вокала труднее всего давалась ария «Вы мне писали…». Даже в консерватории она у меня не особо получалась. Думаю, это чисто психологический момент.
Полезно ли в процессе разбора партии слушать других исполнителей? И кто, на ваш взгляд, – идеальный Онегин?
Только копируя мастеров можно прийти к своему идеалу. Многие ровняются на Хворостовского: для большинства современников он – легенда. Но примеров может быть масса. Алексей Марков, солист Мариинского театра, на мой взгляд, – великолепный Онегин. Его вокал настолько ровный, интеллигентный. Это всегда было для меня хорошим примером.
Какие задачи стояли перед вами в спектакле Александра Петрова?
В первую очередь – не быть самим собой. Мне хотелось, чтобы все выглядело просто и органично: чтобы не было никакой наигранности, чтобы зрители ощущали настоящую жизнь, происходящую перед ними, видели, что герои по-настоящему любят, а не прикидываются. В театре все должно выглядеть максимально реалистично. Но для этого нужно знать и понимать свою роль.
Как вы относитесь к осовремененным постановкам «Онегина»?
В любой постановке должна быть атмосфера, понятная современному человеку. Но у нас экспериментировать с этой оперой нужно очень осторожно: искушенная петербургская публика может не одобрить слишком радикальные постановочные решения. «Онегин» – это все же классика, и все эти нововведения, которые есть, например, у Жолдака, на мой взгляд, – полное безобразие.
А есть такие постановки, которые вам понравились?
Совершенно чудное минималистское решение у Роберта Карсона в его знаменитой постановке в Метрополитен-опера. В ней практически нет декораций, и это очень непросто для артистов: играть в пространстве, где ты весь на виду, и у тебя нет возможности «спрятаться» за бутафорию.
Превосходный спектакль получился у Александра Петрова. Я смотрел его из зала и это было очень захватывающее зрелище. То решение, которое он предложил в своем «Онегине», совершенно уникально: казалось бы, здесь настолько все на поверхности, но в итоге так, как Александр Васильевич, эту оперу еще никто не ставил.
Онегин – герой нашего времени?
Скорее всего, да. Человек, в котором живет эта бесстрастность и бездейственность, который преисполнен любовью к самому себе, вполне может быть героем нашего времени.
При этом вы когда-нибудь пытались оправдать своего героя?
Не то чтобы оправдать… Для меня Онегин – живой и испытывающий чувства человек на протяжении всего спектакля, и мне всегда хотелось развеять представление о нем, как о личности холодной и бесстрастной. Здесь не все так однозначно. Онегин был тронут силой чувств Татьяны и посчитал нужным объясниться прямо и без прикрас, дабы не впутывать в свою «непростую» жизнь. Он к такой любви не был готов. А в ситуации с Ленским – печальный пример победы разума над сердцем. Как дворянин, оскорбленный публично и вызванный на дуэль, он был вынужден стреляться, хотя в действительности этого не хотел. На мой взгляд, здесь нет гениев и злодеев: все стали жертвами неумолимой череды событий.
Сейчас вы сочувствуете своему герою?
Пожалуй, да. Онегин – человек, который хорошо знает светскую жизнь. На первый взгляд, она ему близка, но на самом деле он безумно далёк от людей, которые его окружают: они для него слишком поверхностны. Онегина не интересует все происходящее в этом обществе, он ищет что-то особенное, то, что его действительно зацепит, но никак не может это найти. И это его личная, если так можно выразиться, идеологическая драма. Мне очень жаль своего Онегина, особенно в последней сцене. К сожалению, он своё счастье обрести так и не сумел.