О работе над спектаклем
Александр Плотников — молодой режиссёр. Вы в первый раз работали с ним, как вы познакомились?
Впервые мы встретились на фестивале «Реальный театр» в Екатеринбурге, куда я приехала поддержать коллег со спектаклем «Хроники Нарнии. Часть 1». Он показался мне очень интеллектуальным молодым человеком. Александр оказался учеником Камы Гинкаса. Потом мы уже встретились в Красноярске во время театральной лаборатории, куда приглашают молодых режиссеров ставить эскизы по определенной теме. В лаборатории мы работали вместе: делали четвертую часть «Гамлета». Всем артистам очень понравилось работать с ним, худрук нас услышал, и пригласил Александра поставить «Каренину» у нас в ТЮЗе. Это произошло молниеносно! Мы были в шоке, думая: «Что же нам делать?! Нам же надо прочитать 800 страниц!»
Как происходил отбор артистов и работа над спектаклем?
Меня сразу утвердили. У режиссера не было особого выбора, так как у нас не так много артистов подходящего возраста 30+. Нам важно было перечитать «Анну Каренину» осмысленно, абстрагируясь от школьного впечатления, освежить эмоции, и многое открывалось по-другому. Все открытия, которые мы совершили, не имели отношения к персонажам, которых мы играли. Я, например, безумно была удивлена линией Левина, я влюбилась (у меня даже мурашки!), потому что я вообще не помнила, что этот персонаж из себя представляет. Его огромные монологи о России, о его собственной судьбе и о смысле жизни — как можно было раньше этого не заметить!
О персонажах
В спектакле «Анна Каренина» вы сыграли, пожалуй, самую известную героиню из мира русской литературы. Какое было у вас представление о ней до этой роли и изменилось ли оно после?
Я не могу его точно сформулировать, но это точно был не тот персонаж, который фигурирует у нас в советских фильмах: девушка в красивых нарядах, которую жалеют за то, что она кинулась в страсть из-за жизни с безумно «душным» супругом и наконец познала, что значит любовь. Мне, наоборот, казалось, что Каренин не такой ужасный человек, по крайней мере, как видит его Анна. После Джуда Лоу, после Крымова, мы совсем по-другому смотрим на этого персонажа, мы видим, что это умный человек, и он не виноват, что он существует в системе государственной машины, что ему приходится быть таким крутым, мощным мужчиной, возможно, не очень тактильным.
Почему Каренин ложится рядом с Анной в конце спектакля? Было ли такое решение неожиданным для вас?
Вообще да, это было неожиданно, если честно. Эта идея родилась не сразу! Это родилось в прогонах, и вообще очень многое уже родилось, когда мы все соединили и поняли, что чего-то не хватает. У нас же не было хореографа. Только когда режиссёр сформулировал жанр «психологического балета», я себе стала позволять проявление телесности. Мы хотели очеловечить эту историю, изобразить людей, а не персонажей. Для нас каждая репетиция была открытием, для нас открывались целые вселенные! Потому что мы слушали текст друг друга, и мы понимали в какой Вселенной находится персонаж, насколько ему сейчас больно и страшно, а говорит он совершенно противоположное, и только тогда понимали, что он пытается скрыться за этими словами, что срабатывает инстинкт самосохранения «когда мне больно, на людях я пытаюсь держать марку, улыбаюсь».
Что делает Анну Каренину современным персонажем?
А разве она не была современной 30-40 лет назад? Мы не обсуждали с режиссером актуальность, и так было понятно, что спектакль — о людях, про людей, что все это будет вечно — главное было вскрыть те вещи, о которых люди могут задуматься. Мы с режиссером обсуждали такой вопрос: ведь Анна главная героиня, а после ее смерти роман не заканчивается! Анна — это центр вселенной, сумасшедшая комета, а все-таки она угасает, а жизнь продолжается, и даже более насыщенная!
Об атмосфере спектакля и о Красноярском ТЮЗе
Как бы вы охарактеризовали атмосферу спектакля?
Когда были первые спектакли, нам казалось, что он был слишком длинный, было слишком много сцен молчания, относились к себе самокритично. А оказалось решение простое: если ты на сцене даже в зоне молчания наполнен — за этим безумно интересно наблюдать. У нас есть такая негласная договоренность, что иногда «приходит» актриса Кайзер, возможно это не замечает зритель, но я подсмеиваюсь над Анной, где-то ее троллю, есть такие зоны, где она манипулирует (фразы «Я умру, как вы без меня»), и я это подчеркиваю. Надо мной же не довлеет режиссер, он меня поставил как поезд на колею и подтолкнул, и мы постепенно идем дальше, спектакль устаканивается, и мне очень бы хотелось, чтобы спектакль был живым. У нас режиссерская задача — «все на удержании», нет открытых эмоций. В спектакле есть доверие импульсу. Мы отдаемся процессу, и мы даже не думаем, какой будет результат!
Как воспринимают спектакль зрители в Красноярске?
Есть близкие, которым всё нравится, но мы на них не ориентируемся, нам это не помогает! А критики или постоянные зрители говорят: «Тебя начинает штормить: с одной стороны, ты по-человечески сочувствуешь и включаешься в процесс, потому что ты видишь абсолютно живых людей, которые прямо сейчас на твоих глаза переживают эмоции. А с другой стороны, чувствуешь неловкость, когда хочется скрыться, спрятаться за занавесочку, как будто ты подсматриваешь за чужой жизнью». Также все говорят, что это современно. А мы никак не осовремениваем текст, мы его не переиначивали, и мобильных телефонов мы не добавили! Текст ведь сокращен, но это абсолютный толстовский текст. Мы никогда не думали, что одновременно звучащие две влюбленные пары могут говорить абсолютно об одном и том же. Наверно, в этом и есть вся прелесть и актуальность: в том, что соединились несоединимые моменты. Ещё каждый второй зритель пишет в соцсетях, что для него открытие, что роман не заканчивается на том, что Анна бросилась под поезд, и начинает перечитывать роман, фотографируют книгу с закладкой! Это, конечно, самое ценное, что люди возвращаются к большой литературе. Мы то же самое делаем в одном из самых популярных наших спектаклей «Алиsа», где говорим после окончания: «Вот книжечка, если вы ничего не поняли, пожалуйста, почитайте дома!»