Достоевский как явление мировой литературы, как невероятная личность, что он оставляет в душах актёров, которые порой глубже, чем все остальные, проникают в текст произведения?
Достоевский – безразмерное облако, состоящее из наших представлений о нём. Откуда берутся эти представления, проследить невозможно. Из полузабытых школьных уроков, из серо-чёрных одинаковых иллюстраций к «Белым ночам», из кадров старого фильма с Георгием Тараторкиным, из любимой фразы моей учительницы по географии «хватит болтать как Мышкин с Рогожиным» и ещё много-много из чего…
Достоевский очень не похож на того Достоевского, которого мы себе придумали и для себя создали. Стоит только позабыть о привычном, как тотчас откроется, что в том, где виделся мрак – бездна света, что отчаяние – подчас фиглярство, что кажущееся громким – тихое, а кажущееся тихим – крик. Заниматься Достоевским означает постоянно забывать о том, что кажется незыблемым и давно знакомым. Достоевский постоянно дразнит нас. Достоевский веселый.
Вы же впервые работаете с Константином Юрьевичем Богомоловым? Были ли какие-то сложности в принятии замысла Константина Юрьевича, принятии взгляда режиссёра на текст Федора Михайловича?
Не вдаваясь в подробности, скажу, что эта первая встреча с Константином Юрьевичем случилась в моей судьбе в тот момент, когда я в подобной встрече безумно нуждался. Никаких сложностей, связанных с принятием замысла, взглядов на текст и прочих театральных прелестей я не испытывал ни мгновения. С некоторых пор я знаю, что класс режиссёра определяется его умением создать репетицию. Именно это делает режиссёра Мастером. Репетиции Богомолова были прекрасны! Знаю за собой одну особенность – на определенном этапе репетиций я начинаю мечтать о приближении премьеры, она становится нужна как воздух. В ситуации работы с Богомоловым я как бы «не хотел» премьеры, понимая, что она оборвёт репетиции. До сих пор не могу поверить, что можно сделать спектакль, не вставая из-за стола, занимаясь исключительно текстом. Это невероятно!
Какую отличительную особенность режиссёра Константина Богомолова вы бы назвали?
Юмор. Юмор. Юмор. Юмор. Юмор. Юмор. Юмор.
По какому методу вы работали над ролью Порфирия Петровича? Вы были отстранены от персонажа, со своим отношением? Или присвоили и срослись с героем-следователем?
Над ролью Порфирия Петровича я работал по методу, о котором рассказал Олег Валерьянович Басилашвили. Однажды он пожаловался Товстоногову, что не получается роль, не идёт, не присваивается. И Георгий Александрович предложил ему воспользоваться «китайским методом» работы над ролью. Суть этого метода крайне проста – выучить текст. И я попробовал! Должен признаться – это замечательный, невероятный метод! Очень помогает! Всем страждущим крайне рекомендую!
Считаете ли вы, что актёру необходимо найти своего режиссёра как в театре, так и в кино, образовать тандем?
Да. Считаю. Но с одной поправкой – ищет всегда режиссёр.
Можем ли мы предположить, что если бы Порфирий Петрович не был хорошим психологом и его диалоги с преступником были бы в другом ключе, Родион так бы и не признался в содеянном?
Для меня это вопрос без ответа. Мы легко можем это предположить и с той же легкостью опровергнуть. Мой интерес лежит не в этой плоскости. Порфирий – не паук, ловко и изощренно расставляющий сети, и в этом главная трудность, ибо текст этой роли невероятным образом провоцирует на интонацию паука. С этой интонацией, уже играя роль, очень трудно сражаться, она иногда побеждает, и тогда это моё поражение и как артиста, и как Порфирия. А что касается Раскольникова – я не знаю, кто это. Главный герой прекрасного романа Достоевского. Убивец. Но на сцене это знание мало помогает. На сцене рядом есть Дима Лысенков. А вот этого уже вполне достаточно.
Как вы чувствуете, какая роль вашей 30-летней карьеры определила вас? Стала важной, поворотной.
Позволю себе не прямо ответить на этот вопрос, а «чуть рядом». Просто назову режиссёров, после встреч с которыми менялся сам, менялось понимание происходящего и земля уходила из-под ног. Мой учитель Игорь Петрович Владимиров, Владимир Сергеевич Петров, Юрий Николаевич Бутусов, Евгения Сафонова, Константин Юрьевич Богомолов.
Есть деятельность, которой вы можете прекрасно заниматься помимо актёрской профессии или если бы не актёр, то кто?
Сложно размышлять в сослагательном наклонении. Возможно, из меня вышел бы неплохой пират, но судьба пока не дала возможности в этом убедиться, и поэтому на сегодняшний день все остаётся как есть…
Ощущаете ли вы большее волнение, неудобство, когда играете спектакли вне дома (театра Ленсовета) или актёр вездесущ и ему не обязательно иметь театр-дом?
Нет, не ощущаю. Ведь театр – это не стены, а, к счастью, что-то другое…
Как вы думаете, в каком состоянии находится репертуарный театр как социальный институт? Не выгоднее ли артисту существовать проектно?
К сожалению, жизнь заставила расстаться с огромным количеством иллюзий по поводу того, что принято называть Театр-Дом. И хоть я по-прежнему считаю, что постоянная труппа – это замечательное изобретение, но думаю, что семьей крайне самоуверенно называть компанию артистов, где 70 или больше человек. Все-таки семья – это что-то совершенно иное. Репертуарный театр в моем понимании может быть прекрасным, если во главе его стоит мощный художественный лидер – режиссёр, работающий в тесной человеческой и профессиональной связке с директором, который видит свою миссию в исполнении художественной воли лидера. Если же какие-то звенья этой цепи отсутствуют или распадаются, репертуарный театр рискует мгновенно превратиться в контору по производству театральной продукции. Среди этой продукции могут случаться и хорошие спектакли, и средние, и плохие, но… как сказано в одном театральном анекдоте – не о таком театре мы мечтали.
Театр Товстоногова, Театр Эфроса, Театр Любимова, Театр Захарова, Театр Владимирова, Театр Гончарова, Театр Стуруа, Театр Додина! По-другому, к счастью, не бывает…