С чего началось ваше знакомство с Шерешевским?
Началось оно ещё в Норильске. Он приехал на постановку «Короля Оленя», потом решил, что «не пойдет», достал из режиссерского портфеля «Дядю Ваню», мы все были в шоке, но все случилось благополучно, были номинации на «Золотую Маску» в том числе и у моего мужа (актёра Дениса Ганина — прим. ред.). Потом была «Женитьба». Я могу сказать, что Петр Юрьевич — абсолютно мой режиссёр, мне с ним кайфово.
Видели ли вы спектакли Петра Юрьевича до того, как стали с ним работать?
Не люблю смотреть спектакли в записи. Вживую, если получится приехать, я очень хочу посмотреть спектакли в Камерном театре Малыщицкого. Я знаю, что где бы он ни работал, о нем всегда очень хорошо отзываются артисты. Он всегда создает невероятную атмосферу вокруг спектакля, репетиций и он неконфликтный человек на первый взгляд, но всегда доносит свою точку зрения. И все соглашаются — от уборщицы до директора театра — он умеет находить общий язык со всеми.
А как вы работали с Ником Тихоновым? (композитор спектакля — прим. ред.)
Мы его называли исключительно «Ванечка», он такой человек, который «и зайца может научить курить». Я не играла ни на одном музыкальном инструменте, а теперь я играю на балалайке. С ним было легко, комфортно, у нас есть чат по спектаклю, мы до сих пор общаемся.
Вы все — непрофессиональные музыканты. Как Ваня ставил вам задачи, как он вас учил играть на инструментах?
Мы все равно с музыкальным слухом. Он показывал одно, другое и понимал наши возможности. У нас перед каждым спектаклем есть музыкальная репетиция, мы проходим, Ванечке отсылаем видео… При встрече, он, конечно, будет нас ругать, но мы стараемся держать марку. Он говорит: «Главное кайфуйте и держите ритм». Он нам просто обьяснил, без заумных фраз, как это все устроено.
Это театр-синтез музыкального и драматического. Сложно ли актёрски переключаться с одного существования на другое?
Это не сложно. Петя умеет создавать такую атмосферу, что ты опомнился уже в конце репетиции, ты уже играешь на балалайке, тебя уже снимает камера…
То, что нас снимают на видео, мы увидели, уже сыграв спектакль. Он выстраивает картинку так, что там, где надо, «прикроет» тебя, где надо — возвысит, где надо — задвинет. Создается ощущение, что всё само собой, что ты всё сам, такой гениальный. Это дорогого стоит, потому что хороший режиссёр создает артисту условия, при которых артист думает, что это он все сам и кажется, что все легко.
Как проходили репетиции? Вы приносили этюды, ходили куда-то наблюдать?
У нас не было разговора о наблюдениях за пенсионерами, но была попытка в моем случае сделать сначала гротескную старуху, сказочную. Мы искали, заходили с разных сторон. А когда мы «ушли» в эту деменцию, в пропадание памяти, все нашлось. Он обозначил этот «коридор», и в нём уже дальше наращивалось «мясо».
Уже после того, как мы сыграли спектакль, нам стали встречаться в магазинах и на улицах эти вот бабули. Мы с мужем частенько такие: «Смотри-смотри, это Одинцов пошёл, а это Гукасян с палками!».
Ваш персонаж дает «ключ» к разгадке того, что происходит с Людой, ко всей её жизни. Открывает ей глаза. Но Люде этот «божественный глас» оказывается не нужен. Почему?
У нас всегда есть выбор: остаться в тепле в позиции жертвы или сделать иначе, но там может быть больно и горько. Для меня этот спектакль про выбор, про умение видеть знаки судьбы.
Скандинавская мифология — это такая мифология злых богов, одна из самых кровожадных. Получается, что с современным обывателем добро не сработает, чтобы он вышел из рутины, нам нужен злой бог?
Это заложено в менталитете, устрашение. «Молись и кайся»… Видимо мы схожи со скандинавами суровостью условий. (Смеётся). Нам нужно пожестче, чтобы мы что-то начали делать.