О выборе материала
Расскажите пожалуйста, как опера «Любовь издалека» возникла на горизонте театра? Вы сами к ней обратились, или дирижер ей заинтересовался? Как из всего объема современной музыки – учитывая, что на российской сцене идет не так много современных опер, а предпочтение отдаётся классическому репертуару, – театр пришёл к этой постановке?
Я штатный режиссёр «Урал Оперы». В основном наш репертуар определяет руководство театра, в частности, Андрей Геннадьевич Шишкин [директор театра — прим. ред.]. Он ведёт хорошую, правильную политику, нацеленную на совмещение классического и современного репертуара. У нас представлены классические оперы, но мы также открываем новую, современную музыку. Выбор в пользу оперы «Любовь издалека» был сделан во время пандемии, когда было сложно понимать, как существовать театру [в условиях возможных ограничений]. Андрей Геннадьевич выбирал по принципу, что на сцене будет мало солистов. В «Любви» три солиста, что отвечало существовавшим на тот момент санитарным нормам присутствия артистов на сцене. И, естественно, решение было принято из-за качества музыки. Среди камерных (если судить по небольшому составу) опер есть определенный спектр, выбор пал на этот материал, потому что он сам по себе очень интересен с музыкальной точки зрения. После этого Андрей Геннадьевич предложил мне осуществить этот проект как режиссёру, а дирижёру Константину Чудовскому предложили начать работу над ним в музыкальном плане. Когда мы приступили к работе, многие театры делали полусценические постановки (semi-staged versions), исходя из бюджета, который в отсутствие зрителя резко сократился. Урал Опера в то время рассчитывала увидеть такой вариант. Но мы с постановочной командой поняли, что на самом деле для воплощения этой музыки не понадобится много ресурсов. Она сама по себе богатая, дополнительно украшать её декорациями нет необходимости. Но было важно подчеркнуть ее метафоричность, а это можно делать через ресурсы артистов и сценические символы.
О символах и связи с современностью
Вы в работе отталкивались от музыки Кайи Саариахо или от либретто Амина Маалуфа, от истории, связанной со средневековыми трубадурами? Насколько вы погружались в атмосферу куртуазной поэзии при работе над оперой?
Конечно же, я очень подробно и внимательно изучила эпоху, которая берется за основу – куртуазная любовь, крестоносцы. Музыка мне тоже сильно помогла, но не в самом начале работы. Я помню, как сперва мне показали только партитуру, и было сложно, так как она отдельно не давала таких смыслов, которые образовывались в синтезе с текстом. Это очень текстуальная опера, в ней нет повторений, там очень важен текст и слово, и они работают только в синтезе. От их синтеза я и отталкивалась. Мне очень много дали слова Маалуфа, наполненные большим смыслом. Вместе с музыкой они выходят на совершенно новый уровень метафоричности и символичности, который я как раз и попыталась воплотить. Эта символика растет из истории крестоносцев и куртуазной любви, но при этом пропущена через призму современности – ведь композитор и либреттист наши современники. Мне кажется, они очень тонко почувствовали веяния и проблемы нашего времени, которые мы тоже постарались передать.
Да, постановка смотрится как очень современная, нет ощущения, что это сказка о далеком историческом времени, не связанная с нами. Как вам удалось этого достичь?
Если вы заметили включенность среди зрителей, то, наверное, они бы точнее ответили, почему это происходит, почему их трогает эта история. Мы старались избежать дидактики и пытались не транслировать конкретных трактовок, потому что это слишком многослойная музыка и история. Мы наполнили ее символами, акцентами, которые прячутся за текстом и музыкой, и при этом дали зрителю свободу восприятия. Потому что все равно как минимум половина смыслов, которые появляются в постановке, зависят от зрителя как интерпретатора. Символ каждый воспринимает по-своему, опираясь на личный опыт. Мы делали постановку, как раз ожидая субъективный отклик от нашего зрителя.
Тем не менее, очевидно, что по сравнению с предыдущими постановками вы делаете несколько акцентов, переносящих героев, как минимум Жофре Рюделя, в современность. Он чем-то похож советского инженера-конструктора, пьющего чай из термоса. Всё-таки, это было важно для вас?
Да, потому что я вдохновлялась тем, что меня окружает. У меня много знакомых поэтов, а они часто были сварщиками, слесарями. В театре моя муза – это монтировщик, который делает из швабры флейту, из трубы – контрабас. Мое понимание поэта – человек, который видит прекрасное в окружающем. Окружающее не всегда прекрасно, как в сказках. Поэт – это обычный человек, который может одухотворить то, что видит вокруг себя.
О преодолении и любви к опере
Что было самым сложным для вас, певцов и дирижёра при работе над оперой?
Это очень сложная музыка для заучивания. У меня солисты плакали, долго учили, и выучили её наизусть только за два дня до премьеры. Самым сложным было ставить, выполнять мою работу режиссёра, пока у них были ноты в руках. Это тяжело, но мне удалось вместе с ними полюбить эту музыку, понять, что она стоит того, чтобы приложить все усилия, вложить сердце и голову в то, чтобы воплотить её. Через любовь к этой музыке – как бы странно это ни звучало, учитывая её название – удалось преодолеть эти сложности. До сих пор многие артисты ходят с нотами перед выходом на сцену. Я не объясню с точки зрения профессионального музыканта, в чём именно сложности в работе над музыкой Саариахо, но вхождение в этот материал, преодоление себя, работа над партитурой было самым тяжёлым во всем процессе.
Это российская премьеры оперы «Любви издалека» известного финско-французского композитора Кайи Саариахо. Переписывались ли вы с ней лично, участвовала ли она в работе над постановкой?
Композитор только дала разрешение на исполнение. Мне бы было интересно узнать её мнение о постановке. Из-за пандемии мы даже не пытались её пригласить на премьеру. Если бы она посмотрела в записи, было бы очень любопытно послушать её мнение.
Про что «Любовь издалека»
Вы сказали, что закладывали участие зрителя и вложение интерпретационных смыслов с его стороны. Как восприятие московского зрителя отличается от реакций публики в Екатеринбурге?
Вы знаете, я была на сцене во время исполнения, переживала, как спортивный тренер на соревнованиях, за своих исполнителей, болела за них, повторяла их движения, которые сама в свое время придумала. Хорошо, что зритель разный, – и это даже больше разница между личностями, чем между москвичами и уральцами. Никто не думает как единая масса, каждый зритель индивидуален. Сколько я ни общалась со зрителями, у всех разные интерпретации смыслов, и это самое интересное и важное при просмотре нашего спектакля. Никогда люди не сходятся во мнении о том, про что спектакль, и для меня это самое ценное.
В будущем вы планируете обращаться к другим операм Кайи Саариахо, а также в целом браться за современные оперы?
Мне кажется, что современная опера очень интересна для работы, я бы с удовольствием работала с таким материалом. Мне и как драматическому режиссёру интересней работать с современными пьесами, так как они находят во мне больший отклик, они созвучны мне как человеку, в них затрагиваются острые, современные темы, которые еще не появлялись у Чехова. У нас другой мир, который никому не снился сто лет назад, поэтому современная драматургия и современные оперы мне очень интересны – они помогают открыть для себя и понять новый мир.