О Гоголе и его героях
В основе спектакля лежат три истории: «Шинель» и «Записки сумасшедшего» из цикла «Петербургские повести» и «Повесть о капитане Копейкине» из «Мёртвых душ». Как режиссёр Игорь Казаков объяснял свой выбор текстов?
Александр: Игорь Александрович заявил жанр спектакля как «мытарства в одном действии», то есть все три персонажа находятся в поиске.
Валерий: Я перед спектаклем смотрел табели о рангах царской России. Титулярный советник, коими являются Башмачкин (герой «Шинели») и Поприщин (герой «Записок сумасшедшего»), — это звание капитана, то есть они все трое капитаны. Удивительно, что Игорь это дело подметил. Он вынул маленький эпизод о капитане Копейкине из «Мёртвых душ», и три истории будто слились в одну. С другой стороны, каждая история уникальна. Если Башмачкин хочет быть на своём месте, просто мечтает немножко его улучшить и вернуть комфорт, то Копейкин ищет справедливости, а Поприщин — человек, которого абсолютно не устраивает его место.
По отношению к своему персонажу [капитану Копейкину — прим. ред.] я не могу сказать, что он маленький человек. Да, по социальному статусу маленький, но по внутреннему, по духовному наполнению это человек сильный, большой, крепкий. Скорее, это история человека немощного в плане возможностей.
В этом году два спектакля Игоря Казакова номинированы на «Золотую Маску», и оба по Гоголю [второй спектакль — «Ревизор» Театра кукол Республики Карелия, Петрозаводск — прим. авт.]. Как думаете, это потому, что сейчас «гоголевское» время?
Александр: Наверное, просто плодотворное время у Казакова. Он поехал в Петрозаводск и поставил «Ревизора» именно после «Гоголь. Триптих», через две-три недели. Это спектакли-ровесники, близнецы. А почему сейчас именно Гоголь? Гоголя очень любят в театре кукол, это один из любимых авторов у нас.
Валерий: У Гоголя образы очень яркие. Они подходят для театра кукол, потому что мы тоже делаем персонажа. Совпадает ментальная гоголевская история и физическое её воплощение в кукле.
Александр: Важна фактура, работа с образами. Кукла — не обязательно конкретный человекоподобный персонаж. Как раз таки кукла начинается тогда, когда заканчиваются возможности человека. Например, у нас Башмачкин — это червячок, он ползает по этому миру в поисках. Я понял, что нас, Башмачкиных, много. У каждого своя шинель, живём кто чем.
Об одновременном существовании на сцене актёра и куклы
В спектакле прослеживается закономерность во взаимоотношениях куклы и актёра: в первом эпизоде зрители видят в основном куклу; во втором Валерий работает в открытом плане, но герой всё равно кукла; в третьем на сцене остаётся только огромная голова Поприщина, а Александр полностью становится главным героем. В чём смысл такой градации: это возвеличивание, вырастание куклы в человека?
Александр: По-моему, мы это обсуждали, и Игорь Александрович говорил, что изначально не было задумки уменьшать количество кукол от первой истории к третьей.
Валерий: Куклы не совсем главный образ, это просто аватар, а главные действующие лица — мы. В истории Башмачкина действительно работает куколка, но в какой-то момент актёр становится главным действующим лицом, а куколка превращается в его ручную собачку. У Копейкина есть повествовательный момент с прямой речью самого персонажа. Мы, как объяснял Игорь, изначально были трикстерами, которые рассказывают историю, а потом превратились в своих героев.
Александр: «Гоголь. Триптих» — один из немногих проектов, где режиссёр работал на ощущениях и всё придумывал на ходу. Когда делаешь не по рецепту, получается очень много планов в спектакле, какая-то магия возникает.
Как вам кажется, артисту театра кукол сложнее «создавать магию», чем драматическому актёру?
Александр: Как раз таки проще, в театре кукол больше выразительных средств. Например, есть такое направление — чревовещание. Это целая ячейка в большом мире театра кукол, я ей пока не владею. В некоторых спектаклях тебя как актёра вообще не видно. В других ты работаешь параллельно с куклой — сейчас практически все спектакли так устроены. Актёр давно вышел из-за ширмы…
Валерий: …и режиссёр не знает, как загнать его обратно.
Александр: Да-да-да. Чтобы стать кукольником, нужно поработать над собой.
Валерий: Кукла — в первую очередь инструмент, такой же, как скрипка, как труба, как фортепиано. Скрипка — это просто несколько склеенных кусков фанеры, натянутые на них металлические струны и маленький смычок, но в руках скрипача она оживает, у неё появляется голос. Так же и куклы — это кусок папье-маше, склеенная голова, несколько тряпочек и механизм. В руках у кукольника она превращается в живой организм. Кукла, например, смотрит носом, работает по точкам и так далее. Сегодня ты выходишь на сцену с марионетками, завтра с красивыми куклами, послезавтра с планшетками. А потом тебе дадут куклу, у которой одна нога, одна рука и голова, и всё разваливается на части, а ты должен с ней работать. Когда знаешь определённый набор приёмов, это несложно… Наверное.
Александр: Актёру театра кукол проще сыграть драматический спектакль, нежели драматическому актёру сыграть спектакль в театре кукол. Я имею в виду, что сложно взять предмет и оживить его. С другой стороны, может быть, драматический актёр лучше нас сыграет драматический спектакль, потому что у него есть энциклопедия накопленных штампов.
О физических неудобствах и душевном поиске
Что в спектакль добавил режиссёр по пластике, основатель «Театра Ненормативной пластики» Роман Каганович?
Валерий: Рома появился у нас где-то ближе к середине процесса. Он пришёл и стал говорить: «А давай он будет падать?» — бабах, и мы стали падать, «Давай здесь он выскочит голым?» — и вот он выскочил голым. Рома добавлял нам неудобные, непластичные движения. Благодаря этому в спектакле появилось немножко сумасшествия.
Есть моменты, когда нам даже больно физически. Башмачкин у нас ходит согнувшись пополам. Для Германа Борисовича [Варфоломеева, исполнителя роли Башмачкина — прим. авт.], самого старшего из нас, это очень тяжело — он работает самую сложную сцену в полусогнутом положении. А у Александра [Шишкина] был момент, когда его пинали.
Александр: Наши режиссёры разные, у них два подхода: Игорь Александрович интеллектуально работал, а Рома добавил физики.
Валерий: Посыпал наш спектакль перцем.
Физические страдания — только часть «мытарств» на пути души к Богу. Остаются ли ваши герои с чистыми душами в конце спектакля, доходят ли они до Бога?
Александр: У меня такое ощущение, что нет. Как будто мы, три трикстера, встречаемся из спектакля в спектакль, и снова испытываем душу, каждый свою, и идём на следующий круг, и мытарство продолжается.
Валерий: Я с тобой согласен. Вряд ли мы по итогу копания в жизнях наших персонажей приходим к Богу, история нас не ведёт.
Александр: Но каждый из героев туда стремится. Не бывает же одинаковых спектаклей, поэтому мы думаем: может, в этот раз?..