Валерий Кирьянов

«Аида», Театр «Геликон-опера» п/р Дмитрия Бертмана

Об «Аиде» как мировом хите 

Как возникла идея поставить именно «Аиду»? Ведь «Геликон-Опера» скорее берётся не за такие известные названия?

Каждый театр хочет, чтобы у них был шедевр, проверенный временем. «Аида» – как раз один из таких мировых «хитов». Мне кажется, любой коллектив, если у него есть на то возможности, будет иметь в своем репертуаре такую оперу. И мы не исключение. Причём «Аиду» мы исполняем целиком своими силами в три полных состава, нет ни одного приглашённого артиста. 

В «Геликон-Опере» «Аида» – уже вторая постановка. Первую осуществили в 1996 году. В ней я, между прочим, участвовал в качестве артиста хора. Можно сказать, в «Геликоне» мне удалось построить потрясающую карьеру. Пришёл в театр в 2002 году как артист хора, через некоторое время стал хормейстером, затем дирижёром и после уже главным дирижёром. Прекрасно помню ту постановку, получал огромное удовольствие от участия. Наша новая «Аида», конечно, совершенно другой спектакль. Но за дирижерским пультом я получаю удовольствие от участия не меньше.

Была ли сложной для оркестрантов партитура «Аиды»? 

Сложности есть, конечно, как и в любой другой опере. Джузеппе Верди как развивающийся композитор во всём прошёл путь по фундаментальному принципу «от простого к сложному»: в драматургии, в формообразовании оперы, в оркестровке. Начиная со среднего периода творчества у Верди увеличивался состав оркестра, усложнялась фактура и оркестровка. Поэтому в этой опере всем есть над чем поработать. И особенно то, что касается штрихов, динамики и общего звукового баланса. У Верди в партитуре используется большой динамический диапазон — от ppp, пианиссимо, до fff, трех форте. Одной из основных задач было выявить этот контраст в оркестровом звучании и представить его предельно выразительно.

Специально по случаю премьеры «Аиды» в Россию привезли увертюру «Синфония». Чем эта партитура отличается от привычного вступления Верди?

Как всегда, Дмитрию Александровичу [Бертману, режиссёру и руководителю «Геликон-Оперы» — прим. ред.] приходят гениальные идеи. В этот раз он предложил исполнить версию увертюры, написанной для миланской премьеры.

Я предполагаю, история была следующей: когда Верди поступил заказ на сочинение и заплатили гонорар, он еще не написал ни одной ноты. Увертюры, как правило, пишутся в последний момент, после того, как готов материал всей оперы. Видимо, сроки поджимали, и Верди пришлось создать вариант, не претендующий на масштабность и пафос, зато лаконичный и понятный. И только для миланской премьеры оперы, которая состоялась спустя 46 дней после первого исполнения в Египте, Верди написал большую увертюру «Синфонию», более подходящую к стилю большой французской оперы. Однако по каким-то причинам композитор отказался от этой идеи, и новый фрагмент не исполнили. Увертюра, кроме первых страниц партитуры с начальными темами Аиды и жрецов, которые также есть в привычной для всех версии вступления, содержит новую музыку. Здесь в изобилии представлены многие лейтмотивы, связанные с Амнерис. Сталкивая и противопоставляя темы, композитор уже в увертюре закладывает конфликт, который затем в опере получит свое полноценное действенное развитие.

О простых и сложных партитурах

Вы говорили, что для вас «Волшебная флейта» – одна из лучших опер Моцарта, наряду со «Свадьбой Фигаро» и «Дон Жуаном». А есть ли у вас подобная иерархия в операх Верди?

Честно говоря, я больше люблю позднее творчество Верди, которое для меня начинается с «Бала-маскарада», а дальше идут «Сила судьбы», «Дон Карлос», «Аида», «Отелло», «Фальстаф» – оперы с интересной оркестровкой, со сложными решениями, новыми приёмами. В них виден уже зрелый мастер. Например, в «Фальстафе» Верди применил сквозное развитие, пришедшее из опер Вагнера. В силу простого, лёгкого аккомпанемента в ранних операх ему приписывают фразу, что его оркестр – большая гитара. Однако в поздних сочинениях композитор уже гораздо разнообразнее. Для меня чем сложнее звуковая палитра, тем интересней с ней работать. Один из приёмов моего творческого подхода – понять задумку композитора и проанализировать, мог ли он сделать по-другому. И если говорю, что мог, но не сделал, значит, есть причина … Я должен найти её. 

В Европе есть правило ABC (Aida, Boheme, Carmen) – трёх опер, которые обязательно должны идти в театре. А какие три оперы обязательны в России? 

Конечно, это музыка Петра Ильича Чайковского. В первую очередь — «Евгений Онегин». Ещё «Пиковая дама» – одно из самых гениальных сочинений в оперном жанре. Третье название, пожалуй – «Борис Годунов». Русская опера о нас самих, о глубинных национальных истоках, о нашем менталитете. Мы в «Геликон-Опере» исполняем её в редакции Дмитрия Шостаковича. 

Как бы вы охарактеризовали «Аиду» в постановке Дмитрия Бертмана в трёх словах?

Зрелищно. Необычно. Концептуально. Собственно, как и всегда у Дмитрия Александровича. 

«Аида» — событие в музыкальном мире», так писала «Российская газета». В чём успех этой оперы, на ваш взгляд?

В оперный театр приходят за эмоциями. То, что происходит с персонажами, как они меняются на протяжении оперы и как заканчивается их жизнь, – особенно приковывает слушателей. А в постановке Дмитрия Бертмана эмоции главных персонажей в острые моменты конфликтов, соперничества максимально выявлены. Успех нашей «Аиды» — в бушующих страстях. И мы стараемся с оркестром их поддержать с первых тактов увертюры. 

А что в этой опере современного?

«Аида» – опера о человеке. А меняются ли люди на протяжении веков – большой вопрос. Сто-двести или пятьсот лет назад человек был абсолютно таким же. Так же любил, ненавидел, предавал, жертвовал собой, мстил. Природа человека не поменялась. Поэтому это опера о нас, даже несмотря на то что действие происходит до нашей эры в Египте. Я оптимист: верю в любовь, добро и то, что всё-таки они перевешивают всё плохое на мировой чаше весов.

Работа в театре и просветительство

В вашем кабинете в театре над столом висит портрет Дмитрия Шостаковича. Что вас связывает с этим композитором?

Я считаю, Дмитрий Дмитриевич — один из лучших композиторов XX века. И один из моих любимых авторов. Опера «Леди Макбет Мценского уезда», которая есть в нашем репертуаре, пожалуй, самая любимая из всех опер. Если говорить о музыке, в партитурах Шостаковича есть всё и обо всём: о человеке, о душе, о смешном и трагичном, о глубоко личном, и, наоборот, о глобально общем. В его музыке есть широчайший диапазон образной выразительности: от возвышенного рая, до адских, страшных моментов. Критическая статья «Сумбур вместо музыки» об опере «Леди Макбет Мценского уезда» отбила у него желание сочинять оперы. Но театральность проявилась в других сочинениях, особенно ярко в инструментальных концертах в виде конфликтности и противопоставления солиста и оркестра. Кроме пиетета перед ним как композитором, я восторгаюсь его личными качествами. В сложнейшие времена Дмитрий Дмитриевич смог сделать свой осознанный человеческий выбор. Он помогал деньгами нуждающимся людям, боролся с несправедливостью, противостоял как мог жестокой системе, считая это своим долгом, в том числе через музыку поддерживал других. В те времена это была проверка, которую, к сожалению, не все смогли пройти.

Дирижёр Владимир Юровский считает, что перед тем, как идти в театр или концертный зал, нужно подготовиться: прочитать об исполняемом сочинении, о композиторе. Какая база должна быть у слушателей оперы? 

Оперный театр открыт абсолютно всем. Опера – самый демократичный и интересный жанр. Там есть всё: свет, костюмы, декорации, красивые голоса, симфонический оркестр, балет. Сама по себе классическая музыка может быть сложна для неподготовленного слушателя. Однако в оперном театре это нивелируется ярким визуальным впечатлением. Главная идея нашего художественного руководителя Дмитрия Бертмана – ставить спектакли так, чтобы молодёжь, придя в оперный театр впервые в жизни, затем снова вернулась в театр и заинтересовалась жанром. Так вот если такой неподготовленный слушатель, наоборот, не до, а после спектакля почитает о композиторе и его творчестве – тоже будет прекрасно. Это и есть важная просветительская миссия оперного театра.

Немного о личном

Какая ваша творческая мечта?

Некоторые мечты постепенно сбываются. Любое новое исполненное произведение для меня уже радость и праздник. Моя давняя мечта, которая надеюсь, сбудется, как раз связана с именем Дмитрия Шостаковича. В феврале следующего года планируем концерт с оркестром Самарской филармонии, на котором прозвучит Пятая симфония Шостаковича. Я мечтал об этом ещё со студенческих времён и ждал, когда же будет возможность её исполнить.

Что вы чувствуете на сцене во время поклонов?

Мы очень счастливые люди. Я имею в виду всех тех, кто занят в спектакле на сцене или в оркестровой яме. Мы на несколько часов выпадаем из реальности, из бытовых дел. Мы проживаем опыт другой жизни или же некий опыт в образе другого человека, забыв обо всем. И дирижёров, конечно, это тоже касается. Мы находимся в звуковом потоке, в каждой ноте, проживаем всю музыку вместе с другими исполнителями, попутно выполняя свои основные задачи. И, пожалуй, во время поклонов есть чувство, будто прошла жизнь. И становится грустно, что всё закончилось. А с другой стороны – закончилось – и хорошо. Вскоре начнётся что-то новое.