Театр так и не полюбил
Я обнаружила всего одну вашу работу в театре, кроме «Shoot / Get treasure / Repeat», — «Отпуск без конца» в театре имени Пушкина. Были ли у вас другие театральные проекты?
В театре больше не было, но в 2012 году я участвовал в выставке «90-е: победа и поражение». На ней был перформанс «Ненавижу театр» по сценарию Андрея Стадникова. Так мы с ним познакомились, и потом он меня пригласил в «Отпуск без конца», который мы делали со студентами Евгения Писарева. Но я не люблю театр и массовые зрелища.
Вы не ходите в театр или не нашли свой?
Волею судеб я однажды попал в БДТ, смотрел «Вишнёвый сад» с Евгением Лебедевым, Олегом Басилашвили и Алисой Фрейндлих. Этот спектакль для меня стал эталоном актёрской игры. То, как они показывали Чехова, мне показалось абсолютно правильным и красивым, и больше я такого не видел никогда. Увы, не смотрел «Турандот», хотя был в театре Вахтангова. Много разного видел, но театр так и не полюбил. Кажется, это довольно тяжёлая коммуникация, когда ты сидишь в зале, есть пресловутая четвертая стена, которую иногда ломают. Молодое поколение актеров, на мой взгляд, разучилось играть так, как это делали раньше. А то, что мы с ребятами создавали в «Shoot / Get treasure / Repeat», это другая история, там всё на коммуникацией построено, на придумывании связей.
Нужно сделать спектакль максимально лаконичным
В какой момент вы вошли в команду спектакля «Shoot / Get treasure / Repeat»?
После «Отпуска без конца» на меня вышел Лёша Мартынов и предложил попробовать оформить его спектакль. Так началась наша коллаборация.
Работа в театре для вас экспериментальный проект. Как был найден визуальный образ спектакля?
Мы находились в коммуникации с режиссёром и художником по свету — читали сценарий, обсуждали его. Сначала мне пришла в голову идея с комбинезонами. В пьесах Равенхилла прослеживается чёткое разделение персонажей на откровенно доминирующих — это военные, муж, солдат из кошмаров — и условных «заключенных» — мирных жителей, жену, ребёнка. Первых мы одели в зелёные комбинезоны, а вторых — в чёрные.
Вы предложили отразить ремарки на табличках. Это очень ожидаемый от вас приём, но в какой момент он возник в контексте спектакля?
Мы тщательно продумывали реквизит для каждой пьесы, но потом я понял, что это мешает спектаклю, нужно его сделать максимально лаконичным. Мы оставили только стол, стулья и таблички, которые артисты поднимают вместо действий: «солдат стреляет», «Алекс кричит» или «Сьюзан кусает булочку». Это была моя идея и ремарки в картины оформлены тоже мной.
Равенхилл не мой автор
Какие у вас отношения с пьесой Равенхилла? О чём она для вас?
Честно говоря, я не стал бы Равенхилла ставить, потому что у него очень тяжелый текст. Равенхилл не мой автор, как и Стоппард, хотя второй более интересен.
Вы часто в своих картинах используете слова на разных языках. На каком языке вы читали цикл пьес Равенхилла? И не было ли необходимости для табличек подбирать более точные переводы слов или искать ёмкие формулировки?
Я читал текст на английском, мне было лень искать перевод, да его и нет на русском языке в открытом доступе. Мы с русским текстом работали только на выпуске спектакля. Пьесы Равенхилла переведены достаточно истерично, в них происходит надсадная драма, на мой взгляд, жутковатая. Но ремарки достаточно точно сформулированы, я их без изменений переносил в таблички.
В своём искусстве я демиург, а в спектакле создаю ступеньку
В финале артисты оказываются в освещенных боксах-витринах. Это ваша идея?
Нет, это идея Егора Чечкина, художника по свету. Свет вообще играет немалую роль в спектакле. Там не просто лампы, а всё продумано. Я надеюсь, Егор заслуженно получит премию «Золотая Маска».
Как строилось ваше взаимодействие с режиссёром и художником по свету?
Мы много вместе обсуждали: я, Егор и Лёша. У них больше опыта в театре, чем у меня. В своём искусстве я демиург, а в спектакле создаю ступеньку, на которую артисты встают и идут дальше. Здесь надо себя не выпячивать, ведь это не моё собственное произведение, поэтому тащить свои идеи, меняющие полностью режиссёрский расклад, было не интересно. Важнее было сделать что-то в сотрудничестве.
В «Shoot / Get treasure / Repeat» принципиально важную роль играет выбор пространства. Спектакль выпускался на Винзаводе, потом был перенесен в Музей Москвы. Можете сказать, какие требования у вас были к пространству? По каким критериям оно подбиралась?
У меня ноль требований к чему бы то ни было. Сказали бы играть спектакль в подъезде или в фойе чеховского МХАТа, значит, перенесём его туда. Я подстроюсь под любое пространство, это интереснее и гораздо проще, чем воевать с ним. Принцип простой — подружиться с местом и сделать его своим. Это касается любой моей инсталляции и спектаклей, в которых я работал.
Без текста картина не законченная
Появляясь в ваших произведениях, текст становится композиционным центром. Но что первично в создании произведения: текст или общая концепция?
И сознание первично, и материя первична. Иногда я делаю картину, потом в неё добавляется текст, и он всё решает. А бывает, пишу текст и ищу, как его представить. К каждой картине свой подход. Это же не гладиолусы, которые одинаково растут, только почву подбери правильно, в горшок посади и поливай. Это немножко сложнее. У меня есть установка: без текста картина не законченная. Я без него сделал всего две картины из нескольких тысяч. Текст либо центр внимания, либо объясняет, что происходит на картинке, либо запутывает — но он должен быть.
Что для вас мерило успеха в живописи и в театре?
Произведение либо работает, либо нет. Важно, что на тебя конкретно произвело впечатление. Масса людей мои работы терпеть не может, их не убеждает ничего. Когда не нравится, есть нюансы: либо ты дурак, либо автор дурак, либо ты не знаешь контекста. Контекст очень важен. Часто произведение кажется слабым, а после объяснения восприятие меняется. Допустим, французский художник осмыслил в картине Парижскую коммуну. Для нас это фигня, у нас французская революция иначе воспринимается. А во Франции люди знают даты, это их история, поэтому там произведение срабатывает. Или, допустим, русский художник делает выставку про 1993 год и расстрел парламента — свидетели понимают, о чём идёт речь, а для иностранцев это невнятное произведение.