Вы дирижёр, который исполняет много очень разной музыки — от серьёзного академического репертуара до эстрадных композиций и рока. Чем для вас интересна работа в детских мюзиклах? В чём специфика?
С 1999 года я работаю в театре «Карамболь», здесь и начал знакомство с жанром мюзикла, ставшим за эти годы для меня близким и дорогим. Всё-таки основное направление нашего театра можно определить как семейный мюзикл. Здесь есть своя специфика, так как за «детским»названием могут открываться гораздо более глубокие и серьёзные смыслы, заставляющие и взрослых задуматься о многом. Поэтому наши спектакли интересны всем поколениям. Названий в репертуаре много, стараемся выпускать в сезон одну-две премьеры. Каждая новая постановка–это как увлекательный квест, причём конечный результат может быть непредсказуемым.
Дети очень непосредственно реагируют на происходящее: они подпевают любимым песням, выкрикивают добрым персонажам предупреждения об опасности, которую те не замечают, а самые маленькие могут всерьёз испугаться волка и заплакать. Не отвлекает это во время спектакля?
По-разному бывает. Живая реакция публики, взрослой или детской, всегда для нас очень ценна. И для артистов, и для оркестра, и для дирижёра. Если есть отклик, значит, мы работаем не в пустоту. Сразу появляется дополнительная живинка, пробегает ток между сценой, оркестром и зрительным залом. Цели получить такую реакцию мы никогда, конечно, не ставим, но если она есть, возникает особый игровой театральный элемент, который на репетициях никак не предусмотришь и который вносит дополнительный нерв в движение спектакля. Мы тоже всегда на это реагируем,поэтому каждый показ получается индивидуальным, немного непохожим на предыдущие. В этом вообще прелесть театрального жанра.
У нас в репертуаре много спектаклей, которые хорошо знают и дети, и взрослые. Это и «Большой секрет…», и «Мэри Поппинс», и другие, где звучат песни, которым охотно подпевают в зале. Это всегда радует нас как исполнителей. Между прочим, и сам Сергей Никитин, автор музыки к «Большому секрету…», на своих концертах часто пользуется этим приёмом «живого караоке», когда публика с удовольствием поёт вместе с автором под гитару. А у нас – с оркестром. Интерактив.
Не знаю, уместно ли будет сравнение, но я попытаюсь его провести. Вы ставили оперу «Ацис и Галатея» Ф. Генделя. Это барочная музыка, у неё есть ряд характерных черт вроде basso continuo (цифрованный бас, упрощённый способ записи гармоний с помощью басового голоса и проставленных под ним цифр, обозначающих созвучия в верхних голосах — прим.ред.), ритурнелей, которые могут функционировать как интермедии, аффектаций, драматической экспрессии и некоторой утрированности. Можно ли сказать, что мюзиклу свойственно нечто подобное? Опыты работы с тем и другим жанром помогают друг другу? Например, сейчас вы работаете с песнями, где гармония часто прописывается как буквенно-циферное обозначение.
Неожиданный вопрос… Любой опыт добавляет кругозора, разнообразия и музыкальных впечатлений. Барочная музыка – отдельная целая тема. В ней много направлений, движений вроде аутентистов и разных школ. Действительно, там есть так называемая цифровка – сокращённая запись гармонии, которая может быть исполнена абсолютно по-разному в зависимости от конкретного музыканта-исполнителя. В нашем жанре также присутствует эта цифровка, и также очень важно кто её исполняет: в данном случае речь идёт о музыкантах ритм-секции –исполнителях на клавишных, гитарах, ударных. Просто так прийти на замену тут не получится! Кроме этого, огромное значение в барочной музыке придаётся подбору солистов, чтобы получился ансамбль. В нашем театре за эти годы сложился удивительный творческий и человеческий ансамбль, что тоже немаловажно. Я не устаю удивляться,какие они все талантливые!
В чём особенность сотрудничества с драматическим режиссёром? Антон Оконешников, хоть и много внимания уделяет звуковой картине, всё же не оперный режиссёр и не имеет никакого музыкального образования. Это создаёт какие-то сложности в процессе?
Мне приходилось работать со многими драматическими режиссёрами при постановке мюзиклов, опер. Могу сказать, что в данном случае наличие или отсутствие музыкального образования решающей роли не играет. Антон абсолютно органически воспринимает музыку, очень хорошо и тонко чувствует форму музыкальную и форму самого спектакля. Мало того, он имеет очень хороший слух, в чём я не раз имел возможность убедиться. Мы периодически вносим какие-то коррективы, сугубо музыкальные и не слишком явные для неподготовленного уха. Такие спрятанные нюансы. Уже несколько раз было, что после таких наших правок Антон очень точно замечал, что и где стало иначе. Для меня большое удовольствие работать с ним.
Можно порадоваться за ваш творческий союз. Это уже второй спектакль, который вы делаете вместе и второй раз вашу работу отмечают номинацией на Золотую Маску.
Да, можно порадоваться и за наш союз, и за Антона отдельно, потому что действительно хороших музыкальных режиссёров не так много. А если уважаемые эксперты находят нашу работу достойной внимания – это, конечно, очень радует и вдохновляет!
Вы главный дирижёр театра «Карамболь», а над спектаклем работаете как дирижёр-постановщик. Есть существенная разница между этой должностью и работой дирижёра в привычном понимании?
На постановщике просто ещё больше ответственности. В данном случае у нас новый материал, которого до этого не было в оркестровом виде. Нужно искать звучания, принимать определённые решения. Главная сложность тут — успеть, так как процесс постановки носит у нас характер стремительный.
Вы дирижёр, который импровизирует, или всегда com’e scritto?
Могут быть импровизации, да. Но лучшие из них, как известно, подготовленные.
Спектаклю год. Есть ли что-то, что вам ещё хотелось бы подтянуть, доделать, или всё уже уселось как надо?
Любой спектакль должен пройти этап “усадки”, когда все уже немножко успокоились, премьерное волнение улеглось, что-то отпало, что-то уточнилось. Думаю, сейчас спектакль как раз на таком этапе. Всё на своих местах. Ну а дирижёрский ракурс зрения всегда должен быть немного критическим.
Работа с детьми-солистами очень отличается от работы со взрослым составом?
У нас в театре работает детская студия, где занимаются замечательные дети. У них феноменальные отношения со временем, поскольку они и в школе учатся, и очень интенсивно работают в театре, кто-то ещё посещает музыкальную школу, снимается в фильмах или ещё чем-то таким занят. Как у них всё получается успеть – для меня загадка. При этом для них нет никаких поблажек, они работают абсолютно наравне со взрослыми. Они такие же актёры, как и все. Соответственно, и спрос с них такой же.
Я обратила внимание на рассадку оркестра. Впервые была на спектакле вашего театра и, возможно, это обычное дело, когда музыканты сидят между залом и сценой, а не в боковом кармане, там же, где ложи. Я понимаю, что это обусловлено отсутствием в Концертном зале у Финляндского вокзала, где идёт спектакль, оркестровой ямы. Но может, это ещё нужно для целей спектакля? Оркестр как-то участвует в происходящем на сцене?
К сожалению, у нас пока нет своего стационарного зала и мы исходим из возможностей и особенностей тех площадок, которые нам предоставляют. Смотрим на специфику акустики, наличие или отсутствие ямы. Если ямы нет, то думаем, как оптимально расположить оркестр. В Концертном зале у Финляндского мы выступаем уже многие годы и за это время выработалась определённая рассадка, учитывающая многие факторы. Для этого помещения она, на мой взгляд, является оптимальной, но очень непростой для музыкантов. Есть спектакли, в которых действительно принимают участие некоторые артисты оркестра. В «Мэри Поппинс», к примеру, саксофонист в какой-то момент идёт на сцену, чтобы перенести действие в волшебный сон, а в “Иосифе” эффектная скрипачка доводит до исступления изголодавшихся братьев.
Мне очень понравилось, как подсвечивали ваши руки. Я понимаю, что это для удобства, чтобы вас элементарно было видно всем оркестрантам и солистам, однако в руках у вас дирижёрская палочка, а значит, не миновать ассоциации с песенкой о «Волшебнике», который тихонько делает всех счастливыми, пусть его и не видно.
Да, место дирижёра там не самое лёгкое для управления спектаклем. Приходится чувствовать друг друга, как говорится, затылками.
Спасибо, что похвалили этот момент с палочкой, я теперь буду знать, что это работает.
В Геликоне, наверное, всё же расположитесь в яме?
Ну конечно! Там очень удобная функциональная оркестровая яма.
Сергей Петрович, о чём важном я не спросила, а надо бы? Что вам хотелось бы сказать?
Я очень рад, что огромный труд нашей потрясающей команды находит признание и поддержку не только у зрителей, но и в экспертном сообществе. Мы начинали в то время, когда ещё само слово «мюзикл» было для России новым. Связь поколений, семейные ценности, место человека во вселенной, единство всего сущего – вот темы наших театральных работ. Высокая этическая планка – заслуга художественного руководителя Ирины Дмитриевны Брондз. Так же,как и принцип живой музыки.Представляете, за все эти годы мы не сыграли ни одного спектакля под фонограмму! На том стоим!