Спектакль «Время, которое» создан на основе документальных материалов, рассказывающих о реакции и последствиях ареста Всеволода Мейерхольда. Расскажите, как к вам попал этот материал и почему вы решили использовать его для спектакля?
Там была история такая. Митя Мозговой (продюсер спектакля «Время, которое» – прим.ред.) предложил делать спектакль в библиотеке Союза театральных деятелей, и я отправился туда искать сюжет. Познакомился с сотрудниками, и мне рассказали историю: в 1939 году две сотрудницы библиотеки, рискуя жизнью, потому что если бы их за таким делом поймали, это был бы лагерь, спасали наследие Мейерхольда. Когда Мейерхольда арестовали, изымали все материалы с ним из общественной сферы. В театральной библиотеке были вырезки из газет, программки, гастроли – вся деятельность театра Мейерхольда. И они эти две папки спрятали. Сейчас в библиотеке есть такой исторический шкаф персоналий, в котором хранятся в том числе эти две папки. Мне их показали, там были портреты двух этих сотрудниц библиотеки, такие две прекрасные бабуськи, почетные сотрудницы. В 1960-е годы эти папки извлекли, и они послужили источником для публикаций, возвращению информации о Мейерхольде в общественную среду. Это было значимое событие, что материалы сохранились. Когда я узнал эту историю, я понял, что готов делать спектакль, и мы с драматургом Асей Волошиной придумывали, как это реализовать. Мы придумали довольно хитрую, сложную историю, которая разворачивается в двух временах: 1939 год и наши дни. Мы пошли таким исследовательским путем. Девочка, художник, фотограф, идет в эту библиотеку и ищет дневник своей бабушки. Этот дневник рассказывает историю её семьи, которую она не знала. А эта бабушка, очевидец тех событий 1939 года, она, студентка первого курса театроведческого факультета, проходила практику в театральной библиотеке. Мы сочинили такую вымышленную историю, художественную, но сделали это как документальное исследование. То есть документальными практиками подошли к этому материалу, мы домыслили довольно много, сочинили вокруг этого историю, такой fiction, но подошли к этому как документалисты.
Название спектакля позволяет каждому по-своему продолжить фразу «время, которое». Какое продолжение складывается у вас как у создателя спектакля?
Мы с Асей долго перебирали названия, и у неё были другие версии, но я в итоге настоял на этом. В названии нет троеточия, это законченная фраза. С одной стороны, по форме она не закончена, потому что мы не останавливаемся на такой части речи в языке, но по факту эта фраза закончена. И такая двойственность, одновременно законченность и незаконченность, как раз меня абсолютно в этом смысле удовлетворяет. В этой двойственности есть некое высказывание, есть отношение к тому времени, с которым мы решили работать, с нашим взаимоотношением сегодня с этим прошлым, с наследием ХХ века, с которым мы продолжаем разбираться. Оно и закончено, и не закончено. Оно длится в нас, и по-прежнему на нас продолжает влиять, это часть нашей биографии, нашего культурного кода, нашей иногда семейной боли. Это довольно серьёзная тема для искусства сегодня – разбираться с этой незаконченностью ХХ века.
Pop-up театр создает спектакли вне театральных зданий и занимается поиском новых форм. Что обычно вдохновляет вас на новые форматы?
Я взял на вооружение цитату Михаила Ямпольского, историка и теоретика культуры. Он сказал, что нет никакого искусства, есть разные антропологические практики познания мира. Для меня каждый спектакль – это возможность заняться таким антропологическим исследованием, искать механизмы, с помощью которых я мог бы заниматься изучением реальности, с которой я взаимодействую. Когда у нас формировался в России так называемый site-specific, я тоже занимался много такого рода проектами, когда спектакли делаются в необычных пространствах: в вагонах, на заводах, на окраинах и так далее, то есть это была живая среда, но жизни в ней не было, декорации были живыми, но пульсации жизни там не было. В проекте Pop-up театра одна из линий, которую я развиваю, – это взаимодействие с живой средой, в которой есть жизнь, в которой эта жизнь непредсказуема. Она каким-то образом, возможно, регламентирована, но все равно она не запрограммирована, она может по-разному проявляться: в библиотеку могут зайти очень разные люди во время спектакля, в котором ты один, и это тоже уникальная возможность. Я вот до сих пор не верю, что я имею возможность делать спектакли для одного зрителя. Это какая-то невероятная роскошь. Наверное, это ещё идет от того, что я мыслю спектакль не драматургией только и не материалом, не декорацией, не пространством, я мыслю спектакль зрителем. Мне кажется, единственный для меня адекватный способ заниматься театром – это ставить спектакли в голове у зрителя. Всё остальное не важно. И вот это путешествие, в которое можно пригласить зрителя, с живой средой, с её непредсказуемостью, с какими-то интересными сюжетами, которые эта среда предлагает или которые мы в эту среду привносим, вот это и вдохновляет.
У вас есть спектакли и просто для зрительного зала (например, «Топливо»), и аудиоспектакли для прослушивания одним зрителем в определенных местах. Какая форма, на ваш взгляд, позволяет вызвать в зрителе более сильный импульс для эмоций или размышлений?
Это, к сожалению, невозможно разделить, поскольку я не размышляю категориями силы воздействия. Я вообще стараюсь не оказывать воздействие или какой-либо манипуляции, мне гораздо интереснее создавать коридор возможностей. Спектакль «Топливо» на самом деле довольно хитрым образом устроен, он довольно радикально отличается от обычного сценического действия, как и другие спектакли, которые я ставлю на сцене. Проект «Кратковременая», например, который я трижды ставил на фестивалях в европе, но пока ни разу не показывал его в России, это тоже сценическое действие, но которое так устроено, что взаимодействие с этим материалом, с этим спектаклем будет довольно личным. И «Топливо», несмотря на обилие текста в нём, оно устроено таким же образом, чтобы зрительский опыт взаимодействия с этим материалом случался очень индивидуально. Не то что у каждого своё впечатление, это не об этом. Это о том, чтобы спектакль на самом деле собирался в голове у зрителя, потому что то, что происходит на сцене, или то, что смонтировано мной и предлагается в наушниках, – это только набор триггеров, которые должны запустить некие личные процессы. И если человек во время спектакля думает о спектакле, а не о себе, значит, я плохо сделал своё дело. Мне кажется, что самое крутое, что может предложить спектакль, – это встреча с собой. А организовать эту встречу можно по-разному: можно секретным театром в наушниках, можно в сценическом театральном зале, это довольно сложно, но тем не менее можно. Но главное, что задача ставится именно такая: не материал разобрать, представить, интерпретировать, не себя выразить и показать, что я могу и умею, а создать вот эти условия для зрителя, в которых он будет заинтересован и в которых для него будет возможным встретиться с самим собой.
Какие, по вашему мнению, можно выделить тенденции развития современного театра?
Мне кажется, что последние годы поменялась парадигма в принципе взаимоотношений театральных людей с профессией. Не так давно казалось, что для артиста и режиссёра есть только один путь – это работать в государственных репертуарных театрах. Я ещё 10 лет назад ездил по лабораториям по всей стране, ставил спектакли в маленьких городах. Ты сначала ставишь в маленьких театрах, потом ставишь в театрах побольше. Также артист, он выходит из театральной академии, показывается в театре. Если посчастливилось попасть в один из крупных известных столичных театров, это уже замечательно. Но вот мне кажется, что сегодня многие люди, которые в профессию приходят, они в профессии себя ищут, у них гораздо больше возможностей. И более того, они видят, что не нужно искать возможности там, где они уже сгенерированы, а нужно создавать новые. Приходит новый человек или новая команда, которые создают что-то такое, чего не было, и это вдруг занимает своё место и становится какой-то значимой вещью, и уже не можешь представить себе ландшафт без этой вот кочки или ямки, или чего бы то ни было. Это заразительно, и все больше людей увлекаются такой стратегией. Вот это мне кажется позитивно.
Фотография Евгений Беликов