О работе в Камерном театре Малыщицкого
С чего началось ваше сотрудничество с Камерным театром Малыщицкого? Как вы попали в этот театр?
Я просто пришла на общий показ, и с показа меня взяли – одну. О прослушивании в КТМ мне рассказали подруги, которые, как и я, были в тот момент без работы, и шли туда показываться. Никаких особых иллюзий или надежд я не питала. Сыграла со своим одногруппником Мишей Таракановым отрывок из «Преступления и наказания», он был Раскольников, я – Сонечка.
Сейчас, когда уже работаю, думаю: это мой театр, мне по душе все спектакли, Петр Юрьевич – мой режиссёр. А что было бы, если бы я не пришла на тот показ? Я не знаю.
Какие у вас были первые впечатления от пьесы?
Первое впечатление – мне казалось, что там очень много сложных слов. Я читаю – и я половины слов не знаю. Думала: «Боже мой, как это всё присвоить?» Но сейчас я их уже не замечаю, и не помню, что меня смущало. Кажется, что все очень даже просто написано.
Роль в «Дании…» была первой сыгранной в КТМ, не считая вводов?
Да, это была моя первая роль после института, где я работала над выпуском. До КТМ, в московском «Новом Арт-театре», у меня тоже были только вводы.
Как работалось с Петром Шерешевским?
Мне очень легко с ним работать. Он учился у Ирины Малочевской, а я училась у Льва Эренбурга. Малочевская, в свою очередь, была педагогом на курсе Георгия Товстоногова, где учился Эренбург. Поэтому можно сказать, что это одна школа, одна мастерская, и я понимаю всё, что Петр Юрьевич говорит и делает. Я в восторге от работы с ним – после выпуска я успела поработать с разными режиссёрами, и такая степень понимания очень важна артисту, чтобы чувствовать себя свободно и легко.
О рождении спектакля и роли
Расскажите о ходе работы над спектаклем, как он менялся в процессе? Я знаю, что изначально, например, предполагались четыре артиста, но потом остались вы вдвоём с Сашей Худяковым. Что-то ещё менялось и как?
Действительно, сначала предполагалось четыре актёра, но потом остались только мы с Сашей. И мне кажется, что это счастливая случайность. Изначально у Петра Юрьевича была другая задумка относительно спектакля, но так как остались мы вдвоем, получилась именно эта «Дания тюрьма». И мне лично она намного ближе.
Мы работали дома у Нади Лопардиной, художницы спектакля. Она жила в коммунальной квартире, в большой комнате. Там были коты, один из которых бесконечно «ругался» со своим хвостом. Поскольку это коммуналка, так или иначе, там постоянно ходили люди. И атмосферу места действия в пьесе – тюремной гостиницы – это очень передавало.
До самого последнего момента, когда я уже увидела декорацию на сцене (а её построили примерно за неделю до предполагаемого выпуска), я не понимала, о чём вообще спектакль. Я играла, Петру Юрьевичу нравилось, и я старалась делать всё, что он просит. А потом я поняла, что мы репетируем в комнате у Нади не потому, что нам негде репетировать, и всё очень сильно поменялось – внутри.
Интересно: вы репетировали там, где всё время ходили люди, а в итоге вы играете в комнате – и там везде сидят люди. Есть какие-то особенности или сложности работы в таком сверхкамерном пространстве, когда зрители не то что близко, а прямо утыкаются в стол, за которым сидит ваша героиня?
Мне нравится так играть. Мне вообще нравится в КТМ, что там – один шаг до зрителя, а здесь он ещё ближе. Я понимаю, что мне не нужно достраивать над своими чувствами дополнительные объёмы, чтобы они были видны публике. Всё, что в меня попадает, всё, что я чувствую – даже если это не относится к спектаклю – зритель видит. Это особое ощущение, каждый раз как в кино, только с первого дубля.
Спектакль должен был выйти в апреле 2020 года, но буквально за три недели до премьеры объявили первый, самый строгий карантин. И в итоге премьера состоялась только осенью. Вынужденная пауза в полгода как-то повлияла на ваше восприятие спектакля и роли?
Получилось очень странно: когда мы встретились через полгода, то сразу с Сашей сыграли. «Ну зачем мы будем репетировать?» — взяли и просто сыграли, без «поддавков».
Я не знаю, вошли ли мы обратно в ту точку, на которой остановились до пандемии. Но, так как за полгода карантина мы как личности тоже изменились, то, наверное, изменился и спектакль. Вообще, «Дания тюрьма» — это спектакль, который меняется каждый день, вместе с нами.
О своей героине
У вас много точек соприкосновений с Аней, героиней спектакля, или вы с ней противоположности?
Изначально мне казалось, что это вообще другой человек, считала, что мы не похожи. Но либо я как-то присвоила её, либо текст стал отзываться иначе, — сейчас ощущение, что между нами практически нет разницы.
Героиня «Дании тюрьмы», которую вы играете, во многом — сама Ася Волошина, автор пьесы. Что чувствует артист, зная, что в зале присутствует человек, «которого» он играет?
Когда Ася первый раз пришла на спектакль, мне было очень тяжело. Мне на самом деле казалось, что я украла у неё жизнь. И сейчас, когда Ася приглашает кого-то, я боюсь, что это, например, её родные. Конечно, это волнительно, по крайней мере, на первых спектаклях так было. Сейчас я понимаю, что в конце концов текст уже столько изменений претерпел – Асина редактура, Петра Юрьевича, наша, — что связь между конкретно героиней нашего спектакля и Асей уже не такая близкая. «Не дальше пуговицы», так сказать.
В спектакле «тюрьма» это не только и не столько о реальной тюрьме как месте заключения, это прежде всего метафизическая категория. А что вы для себя вкладываете в это понятие, что по вашей версии такое «Дания тюрьма»?
Я могу ответить текстом пьесы: «Вечно отстаивать свой образ жизни, свой способ готовить оливье и мясо по-французски, когда никто не нападает», — вот это тюрьма. Неспособность выйти за пределы своих взглядов, подумать – «А вдруг так тоже можно»? Неспособность принимать себя, позволять себе быть таким, какой ты есть, быть счастливым. Всем почему-то кажется, что нужно страдать. Есть такая фраза у Льва Толстого: «Если человек чувствует себя несчастным, он должен поработать над собой до тех пор, пока не почувствует себя счастливым».
Почему этот спектакль должен появиться именно сейчас?
Продолжу мысль о том, что «Дания тюрьма» постоянно меняется вместе с нами. Всё, что случается с нами, так или иначе влияет на спектакль. За время с момента премьеры я была беременна, рожала ребенка, Саша женился… Всё, что происходит в мире, тоже отражается в нас, а, значит, и в спектакле. Сегодня одна часть текста звучит особенно ярко для нас, завтра другая. Мне кажется, в этом и есть прелесть спектакля и прелесть театра. Играй хоть Шекспира, но то, что происходит сейчас с тобой, обязательно отразится и на твоём персонаже, и на спектакле. Иначе неинтересно.