Спектакль «Тараканы» стал результатом лаборатории по современной российской прозе в Архангельском театре драмы. Эскиз был доработан до полноценного спектакля, но основа была полностью сохранена. Как была придумана форма будущего спектакля по этой инсценировке?
Я знала сразу, что тараканов и людей в спектакле будут играть одни и те же артисты. Это было для меня очевидной параллелью, которую я хочу провести: есть семья реальная и фантастическая, тараканья. Я люблю, когда артистов мало, и все играют много ролей. Что касается формы, сначала я вообще не знала, как это будет выглядеть, но понимала, что все будет происходить на кухне. Кухня, с одной стороны, это место, где собирается вся семья, а с другой стороны – это место обитания тараканов. Эскиз – это всегда прыжок в неизвестность, никогда не знаешь, что получится. Видишь не знакомых тебе артистов, слышишь, как они произносят текст, и начинают рождаться идеи… Такая режиссёрская импровизация. Иногда она удается, а иногда нет, такое тоже бывает.
Вы являетесь не только режиссёром, но и автором сценографического решения спектакля. Сценография очень лаконичная и стильная – стол, стулья, холодильник, выдержанные в светлых тонах. От чего вы отталкивались, продумывая работу с пространством камерной сцены театра драмы?
Для меня было очевидно, что это должно быть выбеленное, высветленное пространство. Я собрала для себя референсы к этому произведению, у меня были внутренние отсылки к Рою Андерссону, в фильмах которого тоже блеклое, бледное пространство. В мире, в котором живет мальчик, мало цветов: Советский Союз, конец 80-х, дефицит, такой «голяк», панельный дом. Уныло все очень. А у семьи его друга, наоборот, все вычищенное, стерильное, идеальное.И чёрные тараканы выразительнее выглядят на светлом фоне. На эскизе я хотела использовать чёрную краску, но артисты сказали, что есть чёрные конфетти, прямоугольные и вытянутые, предложили их попробовать. Мне они ужасно понравились! От них действительно возникает ощущение насекомых.
В инсценировке Полины Бабушкиной тараканы – персонажи из мира фантазий, воображения ребенка. В спектакле они тоже выделяются на этом фоне в своих ярких цветных шапочках, темных очках и с чемоданчиками. Как возникли их образы?
Мы просто попробовали так сделать на лаборатории, и всё получилось. Они и в пьесе прописаны с чемоданчиками, потому что все время путешествуют. Это такие пилигримы.
В центре истории – мальчик Лёша, который начитывает на диктофон свои мысли и придумывает истории. Тараканы становятся его лучшими друзьями, потому что с ними ему легче и интереснее общаться, чем со взрослыми. Что больше всего заинтересовало в этой истории?
Мне кажется, что ребенок фантазиями о тараканах прорабатывает какую-то свою травму. Как только я эту связь уловила, мне стало интересно. Когда я открыла пьесу и увидела, что она начинается с диалога на «тараканьем языке», это меня восхитило. А за типичным детским языком в их диалогах стоит нечто большее, чем просто игры. За детской игрой есть какая-то попытка разобраться и пережить то, что происходит у героя в реальной жизни, в семье. В пьесе есть такой момент, когда он как будто не понимает до конца, что происходит, и в разговоре с мамой в финале, когда папа ушёл, он чуть-чуть наивен в своем восприятии. Но история с его фантазией про тараканов говорит об обратном: о том, что он очень хорошо все понимает и по-своему переживает. Он сравнивает свою семью с семьей друга и чувствует, что в их семье что-то не так, есть какая-то ошибка, которую он пытается исправить, какую-то нехватку семейности компенсировать в своих играх.
В театре часто возникает проблема – как актёрам играть детей и подростков так, чтобы образы не казались утрированными, и театральная условность не вызывала недоверия со стороны зрителей. Как вы работали с актёрами над этими образами?
Я уже не в первый раз с этим сталкиваюсь. На мой взгляд, здесь есть только один верный путь: актёры должны держать дистанцию и иронию, быть в отстранении к своим героям. Это приём, который я обычно использую в работе с артистами.Мы не притворяемся, не делаем вид, что мы маленькие дети, не пытаемся никого обмануть. В спектакле есть открытый ход перевоплощения – артисты сидят на сцене во время действия и открытым ходом перевоплощаются из тараканов в людей. Когда они садятся на лавочку сбоку – они артисты, которые смотрят спектакль, а как только заходят на площадку, начинают играть свою роль. Так же и с исполнением детей. Когда играешь ребенка и говоришь от его лица, всегда помнишь, что это такая маска – я просто показываю ребенка, и у меня есть своё отношение к этому. У исполнителя роли Лёши Артура Чемакина есть большие монологи, и мы долго над ними бились. Мне было важно, чтобы он ничего не изображал, а в определенные моменты выходил и говорил от себя: «Люди, обратите внимание на то, какие вещи волнуют маленького ребенка».
Персонажи-взрослые в этой истории тоже по-своему интересны. Папа – интеллигент, «книжный» человек, цитирующий Кафку, но не замечающий одиночества своего сына, и мама, сконцентрированная на бытовых проблемах. Персонажи произносят текст в нарочито отстраненной манере, растягивая предложения и слова, говорят друг с другом механическим голосом. Для чего был придуман такой прием?
Это было придумано с целью показать, что мы всё видим глазами ребенка. Мне кажется, когда ребенок видит повторяющиеся ссоры, это воспринимается как некий механизм заведённый. Дети в чём-то иногда мудрее, и ребенок видит, что родители друг друга достали и не живые абсолютно, им самим уже надоело ссориться. Когда люди ссорятся и им больно, ещё есть какая-то надежда. А здесь людям просто уже невыносимо друг с другом.
И каждый переживает свою трагедию…
При этом у всех своя правда. Отца тоже можно понять. Он непонятый, неудавшийся человек, даже чеховский герой в чем-то – так он себя ощущает. Для меня особенно это заметно в исполнении Сергея Чуркина, очень талантливого артиста, имеющего самостоятельный личностный объём. И в этом личностном объёме очень четко проступает родство его героя с Серебряковым, Войницким и другими чеховскими персонажами. Даже похожие реплики у него есть: про кабинет, про то, что жизнь выкинула его на обочину. Мы специально добавили в текст пьесы фрагмент лекции о Кафке, чтобы зрители лучше его поняли.
Кому в первую очередь адресован спектакль – подросткам или их родителям?
Мне хочется надеяться, что он в равной степени будет близок и интересен и взрослым, и детям. Дети, наверное, в большей степени считают историю про тараканов, которые выползают из всех углов. Ещё один момент, очень понравившийся мне в пьесе, – как мальчик собирает тараканов. Если вдуматься, что это реально происходит, это же какая-то очень странная история. Обычно дети не собирают тараканов в банку, они всем кажутся мерзкими. Любовь к тараканам – такой маргинальный момент, а маргинальные герои – это всегда интересно, хочется разбираться, почему они такие. Это какой-то ответ обществу, миру, системе, в которой они живут. В том, что совершает мальчик, есть ощущение художника, это какой-то неосознанный акционизм. Об этом говорил и театральный критик Павел Руднев на обсуждении эскиза.Мне кажется, это талантливый ребенок у него особое восприятие мира, и тут правда есть над чем подумать. И мне бы хотелось, чтобы история заставила взрослых задуматься: как мой ребенок видит нашу семью, что вообще в моей семье происходит? А может, если мой ребенок делает какие-то странные вещи или у него странные игры, то он пытается что-то этим сказать?
Какие сложности возникают при работе с инсценировками прозы? Какая перспектива есть у постановок по современной прозе в театре?
Мне кажется, что есть тексты, которые располагают к театральному прочтению, и наоборот. Я думаю, что должно быть какое-то очень точное режиссёрское решение, которое перенесет текст на сцену, или очень грамотно сделанная инсценировка, как было в случае «Тараканов». Мне кажется, что маленький рассказ «раскрутить» проще, можно зацепиться за какие-то вещи и их развить. В рассказе Алексея Варламова нет никакой тараканьей семьи и диктофона, на которые мальчик записывает свои мысли. Драматург Полина Бабушкина придумала прием с диктофоном, чтобы оправдать прямую речь героя. Рассказ написан от первого лица, и надо было придумать, кому и почему он это рассказывает. С большим романом такие вещи сложно делать, потому что его нужно, наоборот, уплотнять и сокращать. Я думаю, что это сложная работа, поэтому ею мало кто занимается.
Фотография Тамара Бажмина