Про методику работы и команду спектакля
Над этим спектаклем ты работал вместе со сложившейся командой, художником по свету Татьяной Мишиной и композитором Василием Пешковым. С труппой воронежского Камерного театра ты тоже уже знаком, в прошлом году вы привозили на «Золотую Маску» спектакль «Зеркало». Работать со знакомыми легко или бывают подводные камни?
Во-первых, важно назвать ещё двух людей, которые присоединились к нам в этот раз на этапе создания спектакля. Это Сергей Илларионов, художник по костюмам, и Алексей Бычков, который занимался видео-оформлением. Проекция в этой работе – полноправный участник процесса, на ней многое завязано.
Насчёт того, легко ли… С одной стороны, у нас уже выстроена коммуникация, мы понимаем, как идёт процесс, и это хорошо, легко и понятно. Но, с другой стороны, есть ожидание чего-то нового. Хочется открыть новые грани в себе и в ребятах, и здесь всегда существует внутренний вопрос: а можем ли мы по-другому что-то сделать? Хочется же не повторяться. И в этом сложность: театр тот же, труппа та же, команда та же… А спектакль должен быть другим. И мы решили взять тему, максимально отличную от предыдущей.
Много ли прошло времени между созданием «Зеркала» и «Плота Медузы»?
Где-то год. Может, чуть меньше.
Как твои ощущения от работы с труппой? Ребята изменились?
Да, они очень хорошо набрали. И с технической стороны, и как артисты стали глубже, ярче, многогранней. С ними интересно работать. Мне всё время хочется, чтобы в каждой новой работе для них был некий новый вызов. Чтобы не кататься по старым, отлаженным рельсам, чтобы всё было в новинку, и, может, даже где-то некомфортно. Артист в хорошем смысле должен что-то преодолевать в себе, тем самым приобретать новые навыки, меняться.
А как шла сама работа? Вы ставили хореографию вместе? Работали в формате лабораторий и поиска?
Не могу сказать, что сильно увлекаюсь лабораториями. Если говорить про «Зеркало», там была такая ситуация: это сразу заявлялось как спектакль, который вырастет из лаборатории. Но вообще у меня подход другой, я всё-таки внутри себя формирую концепт того, что хочу поставить. Конечно, в процессе я привношу какие-то детали, которые рождаются в совместном поиске, я никогда не зашориваюсь в одном направлении. Но в основном инициатива идет от меня. Я бы сказал, это сотворчество под моим чутким присмотром и мягким направлением процесса.
Про вдохновение и детали спектакля
Говоря про саму картину, «Плот Медузы», которая послужила основой для спектакля — брали ли вы из неё конкретные образы?
Нет, персонажей картины мы не переносили на сцену. Мы взяли за основу саму ситуацию и перекинули ее на подобие циркового представления. И персонажей искали именно в декорациях такого циркового представления – кто мог бы там быть, как бы он себя вёл? Акробаты, гимнасты, эквилибристы… И вот эту палитру ролей мы вводили в ситуацию кораблекрушения, дрейфующих в открытом море на плоту людей, которые сражаются за жизнь не только с стихией, но и друг с другом.
Как выбирались черты характера, которыми наделены эти образы? В спектакле каждый придерживается своей линии поведения, кто-то ранимый и нежный, кто-то агрессор, кто-то эпатирует…
Во многом я отталкивался от ребят из труппы – какие они по характеру, какой у каждого темперамент… Танцовщики бывают разными в плане драматической одарённости. Кому-то легко перевоплощаться и играть роль, кому-то нет. Здесь было важно, чтобы привязка к роли происходила без лишнего напряжения, чтобы танцовщику было легко адаптироваться в образе, не забывать и играть, и танцевать. Так мы и выстраивали персонажей. Мне хотелось видеть там «странных» людей, потому что наше общество же, по сути, из таких и состоит. Понятие «нормальности» — очень шаткая вещь. Мы все по жизни какие-то персонажи.
Расскажи немного про то, как для этих персонажей подбирались костюмы. Они очень необычные. Плюс там есть абсолютно восхитительные пайеточные комбинезоны…
Костюмы и цветовую гамму подбирал Сергей Илларионов, художник по костюмам. А насчёт пайеток… Несмотря на то, что у нас довольно трагичная история, она завернута в развлекательный, яркий фантик. Каждый эпизод и сцена должны чем-то удивлять, чем-то поражать. Пластические решения, сценография, яркие комбинезоны, которые дают образ странных чешуйчатых рыб… Этот спектакль должен играть со зрительским вниманием, цеплять, уводить за собой.
У меня внутри была сцена с рыбами, погружение под воду, и это важный переходный момент. В спектакле три части: первая про жизнь, про кипящие людские страсти, потом переход в глубину, и уже финальная часть про парение где-то между. Вода – это рубеж, через которую проходит человеческая душа, чтобы трансформироваться в конце. Зритель ведь очень чуткий, он кожей чувствует такие вещи.
Очень интересная у вас декорация, очень простая. При этом столько всего с ней происходит, она чётко делит и оформляет пространство. Она была у тебя сразу в голове или вы по ходу к ней пришли?
Вообще в самом начале у нас было условие, что на сцене не должно быть ничего, только чёрный кабинет. Но мы начали работать, и я понял, что нужен объект, который все объединит, создаст пространство. Что-то, что будет работать как отдельный персонаж, который иногда определяет ход событий. Появилась такая декорация. Причём технически она очень сложная, хотя внешне так совсем не кажется. Ну, подумаешь, тряпочка, двигается по кругу… А оказалось, это целая проблема (смеётся). Мы от спектакля к спектаклю её модернизируем, поправляем, совершенствуем…
Мне хотелось создать такой образ, который относится к цирку, и к морю. Это и шатёр, занавес шапито, за стенкой которого что-то происходит, и парус на корабле или на плоту, который даёт движение куда-то…
Ещё к декорациям: в спектакле есть несколько очень цирковых сцен, где девочки крутятся на пилонах «под куполом». Это ты предложил? Не боялись они такого опыта? В труппе же все-таки танцовщики, а не цирковые артисты.
Абсолютно верно, у нас только танцовщики, они не владеют именно цирковой техникой. Но этот пилон-мачта, который снова относит нас и к цирку, и к морю, довольно яркий атрибут, и хотелось как-то его обыграть. Маша [Мария Беленёва, танцовщица труппы воронежского Камерного театра – прим. ред.] занимается в свободное время пилоном. Я подхватил тему, раз человек может это делать, это не в новинку – надо использовать. Но тут очень аккуратная история должна быть. Нам нельзя очень сильно заходить на территорию цирка, мы всё-таки всё доносим через танец. То, что ребята делают, не должно создавать у зрителя ощущение «О, ну это какие-то недоакрабаты». Всё нужно в меру, всё должно работать на идею. Вроде получилось неплохо, мы смогли найти баланс: и хореография, и лёгкий акробатический экстрим. И вот в конце у нас есть момент, когда Олег [Олег Петров, танцовщик труппы воронежского Камерного театра – прим. ред.] раскручивается на пилоне, для меня это очень хорошая кульминация. Его одновременно и затягивает в воронку, и в то же время это попытка вырваться, спастись. И всё это с должной степенью зрелищности, такой вау-эффект.
По твоим ощущениям и задумке, это спектакль со счастливым концом?
Хм… Как мне кажется, зависит от того, какими глазами на это смотрит зритель, какие у него правила и философия жизни. Для многих ведь смерть – не финал и не печальный конец, а некая трансформация и переход на новый уровень. С одной стороны, смерть останавливает наше земное бытие, с другой стороны, мы же не знаем, что ждёт там, за гранью этой линии. Может быть, всё, что было здесь – только подготовка, а дальше ты выходишь во что-то более сложное и более значимое. Я придерживаюсь философского подхода, что в финале не однозначная ситуация «все потонули и умерли». Ощущается, конечно, что смерть там есть, но потом есть подъём, есть выход во что-то новое. Я принимаю этот финал, а для меня так: если я какое-то явление принимаю, то оно уже является более положительным по своей сути.
Про спектакль сегодня
Почему этот спектакль должен быть сыгран именно сейчас?
Когда я сюда ехал [в Воронеж, на репетиции с труппой – прим. ред.], я тоже задавался вопросом, насколько уместно сейчас играть такой спектакль. Тема спектакля – катастрофа. И она, конечно, абсолютно созвучна с сегодняшним днём. Мы находимся сейчас в катастрофе. В таком Армагеддоне, который непонятно, куда вынесет, чем закончится, что будет с нами дальше. И получилась очень точная аллюзия на наше сегодняшнее общество: мы ведь все на этом плоту. Потонем ли мы, сожрём ли друг друга или поможем друг другу… Покажет время. И сегодняшняя катастрофа создана руками человека. Спектакль, получается, почти сатира на то, что происходит. Конечно, я чувствую актуальность нашего произведения сейчас.
Но, знаешь, сейчас что ни покажешь, что ни привезёшь – все откликнется зрителю. В том смысле, что когда есть какая-то острая тема, которая будоражит, личная ли история и переживание или какая-то глобальная проблема – именно её и будет видеть зритель. Так устроена наша психика. Мы цепляемся за то, что созвучно, ищем это созвучие, иногда даже там, где его нет, и находим. А уж в спектакле, в котором изначально заявлена тема катастрофы и выживания группы людей в ней, это звучит очень ярко.
Что бы ты пожелал зрителю, который идет смотреть твой спектакль?
Уйти с хорошим ощущением. Хочется, чтобы зритель почувствовал всю палитру эмоций, может быть, где-то посмеялся, а где-то погрустил. Чтобы он ощущал, переживал. Чтобы он не с холодным сердцем приходил и всё через разум воспринимал, а чтобы открылся и позволил себе воспринять спектакль через эмоцию, через чувство. Ну и конечно, чтобы ушёл с ощущением светлого финала, ощущением подъёма. Чтобы он нашёл для себя надежду.
Самое главное – не готовится ни к чему. Не настраиваться и не расстраиваться, когда ожидания не оправдались. Приходите чистыми, позвольте спектаклю влиять на вас, подключитесь к нам. Пусть всё случится здесь и сейчас.