Ольга Тенякова

"Три сестры", Урал Опера Балет, Екатеринбург

Как вам работалось над постановкой «Трех сестёр»?

У нас была уникальная постановочная команда: Кристофер Олден, Оливер фон Дохнаньи, Петер Этвёш. Режиссер Кристофер Олден прибыл к нам из Америки и был на колоссальном уровне готов к работе: он переслушал оперу больше двухсот раз! Поэтому работа сразу началась интенсивно. И хотя моя героиня Наташа начинает петь только на сороковой странице клавира, я участвовала в постановочном процессе с первых же репетиций. В нашем спектакле Наташа проходит через всю оперу, как золотая нить: появляется в самых неожиданных местах и в самые неожиданные моменты. За несколько секунд до любого важного события Наташа непременно показывает себя – либо проходит без слов, либо делает что-то опять-таки неожиданное. Поэтому работа над спектаклем была для меня лично очень многообещающей. Кроме того, к команде постановщиков присоединился и композитор Петер Этвёш: он приехал на последние прогоны и на первом показе «Трех сестёр» дирижировал большим оркестром, который находится на сцене. В общем, работа была проделана очень тщательная, потому что опера написана не так, как мы привыкли, и звучит не так, как нас учили в консерватории. Она состоит в основном из композиторских пометок, и очень многое приходится заполнять самому. 

Заполнять музыкально? Искать какие-то нюансы? 

Дело в том, что в партитуре может стоять просто какая-нибудь палочка или черточка там, где мы привыкли видеть настоящие ноты. А над ней – указание композитора: «нежно мяукнуть» или «грубо прохрипеть». Так что Этвёш дает большое пространство для выражения собственных идей артиста или даже его амбиций. Параллельно с «Тремя сёстрами» я вводилась в постановку «Мадам Баттерфляй»: это огромная партия, где все выписано от и до, и как бы мне ни хотелось выразить какую-то собственную эмоцию, все зафиксировано твердо – эту ноту нужно держать столько-то счетов, а эту столько-то. У Этвёша не так. Если тебе хочется – забегай на любые непреодолимые верха или уходи вниз. Я сопрано, у меня высокий голос, но такая партитура мне позволила показать его зрителю с другой стороны, не с той, к которой они привыкли слышать, когда я пою в классической опере. 

Не было у вас отторжения от такой музыки? 

Когда речь идет о современной опере, обычно подразумевается (и от слушателя это даже не скрывают), что будет непонятно, особенно с одного прослушивания. И я начинала учить партию, отдавая себе отчёт, что мне не обязано это нравиться, просто я должна попробовать что-то сделать. А дальше мне удалось найти в ней свою собственную «изюминку», и когда начались репетиции, я сказала: «Не знаю, как зрителю, а мне эта партия уже очень нравится». Это эксперимент под заголовком «вау!».

Как вам образ Наташи в спектакле?

Я его строила способом «от противного». Мне пришлось добавить в эту героиню все, что я не хотела бы видеть в себе или в других людях. Она стервозная, шумная, как сейчас модно говорить – токсичная; она неприятна людям вокруг, все хотят от неё избавиться. Кристофер Олден часто предлагал артистам, которые находятся рядом с Наташей, закрывать уши, отворачиваться, всячески демонстрировать, что эта женщина очень противна окружающим. Поэтому для меня это был вызов: собрать все самое неприятное, что я могла видеть в фильмах или в жизни, все случаи, когда мне казалось, что вот так нельзя себя вести. Чем хуже – тем лучше. 

Наташа очень много и очень эффектно двигается. Вы работали над пластикой как-то отдельно? 

Пластика рождается сама собой. На каждом спектакле мне приходят в голову новые движения. У меня нигде не прописано, что здесь я поднимаю ногу, а там опускаю руку – это происходит машинально и вдохновлено образами, которые мне показались комичными или раздражающими. Человеку, который хочет перетянуть все внимание на себя, приходится много жестикулировать, делать много нарочито непластичных движений. Так что пластический рисунок придумываю я сама так, как подсказывает тело. Две другие солистки, которые поют партию Наташи, совсем другие, каждая со своей индивидуальностью. Надо сказать спасибо Кристоферу – он всем позволяет оставаться в контексте своих возможностей.

Вы занимались танцами? Йогой? 

В консерватории у меня был балетный класс, но специально я не занималась. Думаю, это все от природы. 

Вы слушаете современные оперы? 

Наш театр дает нам уникальную возможность поучаствовать в современных операх: «Сатьяграхе» Гласса, «Пассажирке» Вайнберга, «Греческих пассионах» Мартину – так что, когда я отдыхаю, то современные оперы уже не включаю. 

А что слушаете для удовольствия? 

Пуччини. Это на сто процентов мой композитор. Я влюблена в его музыку и мне близки все партии из его опер, которые я пела. 

Есть ли что-то общее между Наташей и Мюзеттой? 

Возможно. Но мне кажется, Наташа – более червивая дама. Мюзетта – кокетка, она знает, что невероятно хороша собой, и пользуется этим, чтобы её любили и чаще говорили ей комплименты. А в финальном акте мы видим, что она способна на жертву ради своей подруги. Наташа же – девушка глубоко провинциальная, и ей кажется, что раз она попала в семью Прозоровых, то она уже без пяти минут столичная дама. Поэтому она надевает несуразные наряды – например, в нашей постановке я все время хожу в мехах, в то время как героини-сестры обходятся простыми костюмами. Но я не назову Наташу глупой. По крайней мере, пока все тоскуют о лучшей жизни, она что-то делает, чтобы ни в коем случае не вернуться туда, откуда она вышла.

В сцене после пожара про Наташу говорят: «Она ходит так, как будто сама подожгла». Признайтесь – она сама подожгла? 

Мы не можем этого знать на сто процентов… но когда мы с Кристофером обсуждали эту тему, он сказал: «Я думаю, без Наташи там не обошлось». Наташе нужно все время находить щелочки, в которые можно направить свою энергию – вдруг оттуда получится извлечь какую-нибудь корыстную пользу? Может быть, она сможет променять своего Андрея – он умный человек, но ничего более – на какого-нибудь генерала, который бывает в доме. 

У неё ведь роман с начальником Андрея, Протопоповым. 

Да, и мы с Кристофером думаем, что, возможно, и дети у неё от Протопопова. 

Чехов на это тоже намекает. Кстати, вам помогло в работе над оперой чтение пьесы?

В пьесе своя отдельная жизнь. Наташа там мне кажется более законопослушной. У Этвёша и Олдена она скорее воплощение негатива.

Наташа – единственный персонаж, который появляется наверху, в пространстве большого оркестра. Почему? 

Я не помню, говорил ли об этом Кристофер вслух, но для себя я формулирую это так: Наташа настолько проникла в жилы этой семьи, что ей теперь хочется управлять тем, кто как себя ведет и тем, что произойдет в следующий момент. На первых репетициях мы даже пробовали делать так, чтобы Наташа подчиняла себе дирижёра верхнего оркестра: она бы с ним заигрывала, а он начинал действовать по её указаниям. Так что она – над всей остальной семьёй, она знает наперед, что должно случиться, и все происходит по её воле.