Балет «Шопениана» в хореографии Михаила Фокина создан почти столетие назад. Почему вы решили сделать собственное прочтение именно этого балета, говоря о сегодняшнем времени?
Да, этот балет появился даже больше, чем век назад. С тех пор он не менялся радикально. На всех сценах мира он в основном идет в хореографии Михаила Фокина. Где-то в своем далеком детстве я сама танцевала «Шопениану» и, скорее всего, отсюда изначально появился некий интерес к этой хореографии и этой музыкальной партитуре. Спектакли создаются разные, что-то «щелкает» или «не щелкает»… И вот, наверное, и для меня пришел момент поставить эту вещь, потому что меня всегда очень вдохновляла музыка, бессюжетный балет, танцовщицы в белых тюлевых юбках, один солист… Эта картинка всегда была перед глазами, и на этот музыкальный материал мне давно хотелось создать что-то свое. Поэтому принципиально новое для меня — это и есть моя редакция этого спектакля.
Как, на ваш взгляд, следует понимать «Шопениану» сегодня?
«Шопениану» не нужно понимать — ее нужно чувствовать. И, я думаю, что Фокин тоже вдохновлялся музыкальным материалом, и именно поэтому в его названии спектакля есть имя Шопена, как и у нас.
Несмотря на то, что вы опираетесь на «Шопениану» Фокина, ваша постановка все же получил другое название — «Шопен. Haute couture», что означает «высокая мода». Для чего понадобилось вводить в спектакль сферу моды?
Название такое потому, что, как мне кажется, мы сейчас достаточно ярко живем напоказ, забывая, что у нас внутри. Не все, конечно, но большинство… Мы привыкли скрывать свою слабость и множество других важных моментов. Зато, когда мы выходим в социум, то показываем себя абсолютно с другой стороны, и зачастую не такими, какими мы являемся в частной жизни и внутри себя. Что касается сферы моделинга, то это определенного рода «гламурный соц-пакет», или «гламур для социума». В спектакле он представлен в капельном виде первым дефиле и двумя минутами финала. А все, что происходит внутри, далеко от моделинга и сферы модного показа. Подиум нужен для того, чтобы навести зрителя на мысль об «обществе напоказ».
Музыка Шопена, которая от и до сопровождает спектакль, достаточно противоречива. Кто-то воспринимает ее как нечто приторное, а для кого-то его произведения — это невообразимая тонкость, интимность, затрагивающая самые потаенные уголки души. Что для вас мир музыки Шопена?
Музыка Шопена действительно очень противоречива. Я все-таки ее воспринимаю так, как вы описали, как что-то тонкое, личное, скрытое. Сейчас мало кто пишет такую музыку, да и вообще затрагивает пласт романтического искусства, балета. То, как писал Чайковский, сейчас никто не напишет, это всем понятно. И, соответственно, то, как писал Шопен свою музыку — тоже. И сейчас существует немало современных композиторов со своим взглядом, который продиктован влиянием времени. Поэтому музыка Шопена для меня является прежде всего волшебной.
Какой главный посыл по вашей задумке несет фигура главной героини?
Изначально «Шопениана» — бессюжетный белый балет. Это некая фантазия, надуманность, полетность… У нас все тоже построено на образах, тоже нет определенного сюжета. Естественно, главная героиня — это женский образ, который представляет собой женственность, силу, красоту.
Почему для раскрытия ее образа использована тема насилия?
Я бы не стала так акцентировать то, что в спектакле использована тема насилия. Это не столько насилие, сколько давление, заложенное в гендерном различии, потому что мужчины иногда позволяют себе больше, чем должны были бы позволять. Но у меня сцена, о которой вы говорите, не ассоциируется со сценой насилия, хотя для вас, как для зрителя, она связана именно с этим. Для меня это больше некое влияние. Я считаю, что слабость мужчин проявляется, когда они не могут побороть в себе какие-то порывы и проявляют агрессию к женскому полу. Да и вообще мне кажется, что и в жизни чем слабее мужчина, тем он более агрессивен по отношению к обществу и окружающим.
Как придумывалось пластическое решение?
Во-первых, я всегда ставлю спектакли, не опираясь на какое-то определенное либретто или пьесу. Разумеется, есть разные постановки, но в «Шопене» и вообще для меня интересен именно посыл в зал, как аудитория это воспримет, какая будет обратная реакция. Сколько зрителей, столько ассоциативных рядов они и придумают. Например, рядом могут сидеть два человека со схожими взглядами на жизнь, но одно и то же произведение они могут воспринять совершенно по-разному. Поэтому мне всегда интересно мнение зрителей после просмотра спектакля. Разных мнений об этом спектакле было невероятно много. Мы с вами разговаривали про тему насилия… Кто-то воспринял сцену так же, как вы, а кто-то мог вообще не обратить внимания на нее, потому что для них это может быть обыденностью. Кто-то вообще воспринимает спектакль как сказку, где возникает очень много образов. Для меня это такой смысловой ряд, который должен привести к какому-то итогу. Я всегда говорю, что «красота спасет мир», но в данном случае нужно поискать немного другие слова… Мне очень тяжело говорить. Мне проще физически, телесно передать свои мысли, что я и стремилась воплотить в спектакле.
Вы работали с каким-то определенным направлением современного танца?
В первую очередь все шло от музыки. Допустим, для меня вся хореография сделана в технике современного танца. Здесь нет определенных флоу-техник, техник танца модерн. Это все синтезировано в технике contemporary — более концептуальный танец, телесность, чувственность тела, которая шла от музыкального материала. И движения диктовала музыка, написанная Шопеном.
Какова главная мысль, которую вы бы хотели донести до широкого зрителя?
Главная мысль в спектакле — сейчас в человеке все напоказ. И это не всегда то, что у человека внутри. Конечно, такое поведение обусловлено временем и обществом. А иногда бывает и наоборот: иногда человек вообще ничего не показывает, закрывается в своем мире, отстраняется. И где-то в своем углу, куда он приходит домой, он еще больше замкнут, чем показывает на людях и в общении с другими. Здесь можно рассуждать очень долго. Обычно происходит так, что с каждым показом спектакль обрастает новыми смыслами, историями и красками, выходит за рамки первоначальной задумки. Повторюсь, кто-то воспринимает его просто как некую сказку о красоте. У критиков и зрителей были даже такие мнения и ассоциации, что это версия «Белоснежки и семи гномов», но у меня в планах этого не было. В любом случае, это трансформация внутренних переживаний, души, телесности человека, его восприятия окружающего мира и восприятие окружающим миром самого человека.