Ольга, расскажите, пожалуйста, как происходила работа с этим новым для НДТ материалом? («Король Лир» — первая постановка пьесы Шекспира в репертуаре Небольшого Драматического Театра — прим. ред.) Как вы определяете для себя специфику работы с Шекспиром?
Мы никогда до этого не сталкивались с таким мощным во всех смыслах материалом; долго искали жанр, нащупывали эту особую игровую природу, когда в очень остром рисунке роли нужно сохранить подлинность проживания. В этом и была основная сложность. И, как известно, делали мы «Короля Лира» долго, пять лет.
Наш режиссёр (Лев Борисович Эренбург — художественный руководитель НДТ и режиссёр спектакля «Король Лир» — прим. ред.) сравнил этот опыт со знаковым для нас спектаклем «В Мадрид, в Мадрид», с которого всё и началось. И, действительно, в некоторой степени, «Король Лир» — это второй «Мадрид» в смысле столкновения с абсолютно инаковой природой. Поэтому я бы сказала, что для нас работа над «Лиром» стала новым витком. И я подходила к этой работе с большим интересом, если не с вызовом.
В одном из интервью вы рассказали, что ключом, который в итоге во многом помог вам «открыть» образ Реганы, стала её собачка. А с чего началась работа над образом? Какие были опорные точки?
Да, мне казалось, что у Реганы должно быть какое-то существо, которое ей дорого, которое она любит. Собственно, с собаки всё и началось, через неё произошло проникновение в жанр, сливание с игровой природой, которая позволяет озвучивать лаем кусочек меха, скулить и рычать за него.
И то, что вам постоянно нужно обеспечивать жизнедеятельностью и голосом этот меховой клочок как раз не отягощает пребывание в роли, а, наоборот, помогает?
Да, очень помогает. Это и есть опорная, отправная точка. Мы в театре называем это «машинка для игры» — то, что заводит, даёт старт. Благодаря этой находке мне удалось подобраться к Регане, поймать её интонацию. И сейчас мы с собачкой, в общем-то, существуем по-партнёрски. (Смеётся).
Жанр спектакля позволяет эксцентрику и буффонаду. Вам легко удаётся слиться с такой игровой, фарсовой природой, когда в то же время необходимо искать мотивировки для творящейся «кровавой клоунады»?
Честно говоря, пока не очень просто. Ведь в таком жанре есть опасность свалиться в «комикование», в заигрывание с залом. А это не то, к чему мы стремимся. Мы обсуждали со Львом Борисовичем, что наши персонажи должны быть очеловечены, что они не должны выглядеть карикатурно и вызывать лишь одну примитивную эмоцию, прочитываться только через призму буффонности. Добиться грамотного слияния различных полярных состояний не так просто, но мы идём к этому. Вообще, такое острое существование, острая жанровая природа – это изумительный опыт. Это тот случай, когда ты можешь использовать всё, что наработал за 20 лет, всю палитру. А в нашем «Короле Лире» как раз все краски нужны и все краски важны, Шекспир это позволяет.
Образ Реганы очень выразителен внешне — в этой рогатой шапочке, макияже, очках, костюме — есть что-то экстравагантное, фантастическое, сказочно-безумное. Вы отталкивались от зрительного образа или же, напротив, шли изнутри?
Зрительный образ был сочинен нашей художницей по гриму Юлией Косовой. Юля, когда присутствовала на прогонах и смотрела на наших «шекспировских трёх сестёр», поняла, что эти героини должны выглядеть именно так. То есть мой образ органично встраивался в общую жанровую тональность спектакля. Сама я о внешнем облике Реганы не задумывалась, меня больше беспокоила ее «начинка».
Помимо драматического театра, вы также занимаетесь музыкой, выступаете с концертами. Как бы вы описали Регану через музыку?
У меня в репертуаре есть песня «Белилицы», я пою её в нашем дуэте «Альбанова&Белоусов Band». Мне кажется, Регана – это такой фолк-рок, или этно-рок, как мы называем этот жанр с Сашей Белоусовым (Александр Белоусов — актер НДТ, музыкант, соавтор концертов Ольги Альбановой- прим. ред.).
Вы играете в камерном пространстве, что, так или иначе, привносит свои нюансы в актерскую игру. Что вам как актрисе дает малая форма?
Малое пространство дорого мне тем, что позволяет доверительное, очень личное общение с залом. На три часа спектакля мы (актёры и зрители) как будто становимся обитателями одного дома, одной усадьбы, если говорить о спектакле «Вишневый сад», где эта интимность, общее дыхание особенно чувствуются. В «Лире», где это допустимо, я могу дать реплику в зал, и это вызовет эмоциональный отклик, зрители засмеются или ахнут. В такие моменты возникает прямой живой контакт со зрителем. Это очень ценно, и я получаю невероятный энергетический заряд от этой сопричастности, которая возможна именно в камерном пространстве.
Во многих спектаклях вам удаётся это общение с залом?
Взаимодействие со зрителем — один из параметров жанра. Не каждый материал позволяет выходить за четвёртую стену, всё зависит от жанра спектакля. Например, в том же «Вишневом саде» с залом я, конечно, не общаюсь, несмотря на то ощущение близости, о котором я говорила. А, скажем, в нашем спектакле «Оркестр» жанр позволяет апарты и оправдывает этот прямой контакт с залом.
А были какие-то неожиданные реакции зрителей на «Короле Лире»?
На одном спектакле во время сцены изгнания Лира из замка, когда моя героиня говорит отцу: «Принять я вас, к несчастью, не готова», — одна зрительница довольно громко, с беспокойством и ужасом, произнесла: «Боже мой, какой ужас!». И это, конечно, было приятно. Значит, человек эмоционально присоединён к происходящему на сцене, вовлечён в спектакль.
Премьера «Короля Лира» состоялась 18 декабря 2019 года, но вскоре после этого наступил долгий период карантина и самоизоляции. Повлияло ли это как-то на ваше восприятие спектакля и героини, произошли ли какие-то изменения с момента премьеры спектакля?
После долгого перерыва, честно говоря, всегда бывает сложно возвращаться к репетициям, заново оказываться в ситуации стресса, волнения (а ты всё равно нервничаешь, сколько бы лет ты этим не занимался). Но при возобновлении «Лира» я не помню большого дискомфорта. Мне очень дорога эта жанровая природа, этот гиньоль, поэтому работу над спектаклем я продолжила с азартом. И поиск не заканчивается, он идет до сих пор.