О том, как оживить персонажа в необычном сценическом пространстве
Режиссёр Игорь Казаков решил спектакль через большие маски. У вас уже был опыт работы с масками в театре кукол?
Да, с масками мы уже работали, но не с такими большими. Например, в спектакле Александра Янушкевича «Сад» маски меньше и подвижнее, у них есть какая-то мимика из-за мягкости материала. К тому же они максимально приближены к размеру головы человека. А вот с такими большими мы работали впервые. Воплощать в спектакле роль, не имея в арсенале своего лица, — это, конечно, сложно. К тому же они достаточно тяжёлые, а у нас ещё и должны сохраняться «живые» жесты и пластика. Труднее всего, пожалуй, работать во втором акте, когда дело уже идёт к финалу. Но мы сделали что могли, и я думаю, у нас получилось.
Какие задачи ставил вам режиссёр при работе над образом Городничего?
Главная задача была в том, чтобы быть максимально живым. Это общее для всех артистов — оживить маски, соединить со своими руками и, конечно, быть в роли и «тянуть» от начала до конца то, что заложил Николай Васильевич Гоголь. Нелегко, правда, далась роль. Начиная с того, что пьеса была написана всё-таки для драматического театра, а куклы, какие бы они ни были живые, такой объём текста не выдерживают. И мы пытались сделать выжимку, сохранив гоголевский текст и сокращая тот, что откровенно не ложился.
При этом куклы позволяют создать гипертрофированные образы, которые выглядят очень по-гоголевски.
Когда мы поняли, что спектакль получается, мы увидели, что образы людей, выписанные Гоголем, в масках становятся максимально понятными. Визуальное решение кукол максимально заточено под образ персонажа: у каждого артиста есть зерно роли, которое он транслирует всем своим видом — костюмом, маской, жестами.
Как вам удается через маску передать характер своего героя — Городничего?
Надо сказать, что в работе над спектаклем ещё очень постарался художник по свету [Дмитрий «Митрич» Зименко — прим. авт.]. В зависимости от того, куда кукла «смотрит» и как на неё падает свет, выражение лица неведомым образом меняется. Это, видимо, магия театра.
Но вы в первую очередь оживляете персонажа именно с помощью рук?
В этом задействовано всё тело. Лишаясь одного инструмента, мы начинаем использовать все оставшиеся — поэтому включаются и ноги, и интонация, и, естественно, руки. Вместе с Игорем Александровичем Казаковым с нами работал художник по пластике, хореограф Евгений Иванов. Он нас тренировал, готовил к тому уровню пластичности, который необходим в спектакле, и, конечно, какие-то куски с нами ставил: как двигаться на сцене с маской, куда повернуться, как вытянуть руку. Некоторые сцены мы выстраивали подробно и пытались найти не только голосовую, но и пластическую выразительность героя.
В спектакле всё происходит в относительно небольшом пространстве, в некой коробочке. Как это повлияло на ваше существование в образе?
Когда мы увидели декорацию, в которой придётся работать, возникло недоумение, как мы туда поместимся, особенно с нашими большими масками. В одной сцене выходят пять-шесть персонажей — как они будут там передвигаться? Сценическое пространство — это махонькая комнатушечка, буквально три на три метра. Но мы справились: убирали на задний план общие массовые сцены, «вытаскивали» на первый план основного персонажа, чтобы был простор и рукой размахнуться, и движение сделать. В первое время мы, конечно, и сталкивались, и в двери не проходили. Когда мы впервые вывезли спектакль из своего театра на гастроли в Санкт-Петербург и поставили декорацию на достаточно большой сцене, наша комната оказалась совсем крохотушечкой по сравнению со всем объёмом пространства. Мы переживали, не потеряется ли эффект от спектакля. Но оказалось, что нет — и в камерном пространстве, и на больших сценах можем играть.
О кафкианских страхах и отношении к персонажу
«Ревизор» — комедия, и жанр вашего спектакля обозначен так же. Но наравне со смехом в спектакле существует и страх. Чего боится ваш персонаж больше всего?
Персонажи спектакля попали в ситуацию, когда они жили спокойно, но немножко нарушали закон и вели себя не очень праведно. И вдруг происходит момент слома — естественно, это страшно. Страшно от невозможности понять, что же будет дальше: чего ожидать, как с этим жить, бороться или не бороться? Это страх неизвестности. У моего персонажа, так как он главный в городе, самые большие страхи, ведь ему придётся отвечать за всё. Он человек опытный, понимает, что отвечать будет по полной, и не хочет, чтобы вся его прекрасно выстроенная жизнь сломалась.
Страх — чувство, которое проходит через весь спектакль. Начинается действие именно со страхов — с теней, которые возникают на стенах, со сна, вытаскивающего наружу всё, чего Городничий когда-то боялся и боится теперь. Первые слова в спектакле мой герой говорит с трясущимися руками. Страшно, страшно человеку.
Мне вспоминается ещё и финальная сцена, когда Городничий забивается в угол, как жук. В этом есть что-то кафкианское. И маленькое пространство на это работает — как будто мы видим огромное насекомое, которое попалось в ловушку.
Мы с Игорем Александровичем [Казаковым] это не проговаривали, но у меня тоже возникли параллели этой сцены с «Превращением» Кафки, с огромным жуком в пустой комнате, где человек превращается в не-человека. На самом деле, и чувства, и мысли у Городничего смешанные. Он вроде бы уже всё понял, а вроде бы и надежда осталась. Жизнь его превращается в какое-то облако — он словно не здесь, а в непонятном мире, поэтому и забивается в угол, чтобы хоть какую-то опору себе найти. Для меня спектакль, конечно, заканчивается трагически. С одной стороны, мне героя своего жалко, с другой стороны — зачем жалеть тех, кто сам привёл себя к такому финалу? Мне кажется, Гоголь так писал этих персонажей, что жалости к ним не должно быть. Как человека его жалко, но как Городничего — нет.
Через маски и пластику все персонажи спектакля воспринимаются не как люди, а словно некие существа…
И это очень правильно, потому что в театре кукол мы показываем не реальность, а то, что могло бы быть. Сказка или история остаётся на территории театра, поэтому возникает ощущение, что герои очень похожи на людей, но всё-таки это маски, куклы, персонажи.
Об актуальности пьесы и профессиональных открытиях
Пьеса Гоголя «Ревизор» всегда актуальная, острая. Ставилась ли задача при постановке вскрыть какие-то проблемы сегодняшнего дня?
Мы не пытались провести параллели с нынешним временем, осовременить историю и построить прямые аналогии с нашей жизнью. У Гоголя написано, что это «некий город», и в нашем спектакле это тоже «некий город» и «некий Городничий». Это собирательный образ. Мы больше заостряли внимание на чувствах людей, а не на ситуации, которая может произойти или не произойти в реальной жизни.
Что нового вы лично для себя открыли в классическом тексте?
В нашем театре есть несколько спектаклей по классическим произведениям — например, «О рыбаке и рыбке» Яны Туминой, «Сад» Александра Янушкевича или его же «Сирано де Бержерак». Это яркие примеры, где всем известная история начинает играть новыми красками, и в ней открываются новые смыслы. Самое интересное, когда начинаешь работать над знакомым материалом, и вдруг видишь что-то новое! Единственное, потом мучает вопрос: писал ли Гоголь или Пушкин об этом или не писал. Мы никогда не узнаем, но в этом и есть театр — интерпретировать знакомый текст так, чтобы он стал крутым, а спектакль получился интересным для зрителя.
А профессиональные открытия были за время работы над спектаклем?
Многие хорошие артисты играли Городничего — и Золотухин, и Папанов, и корифеи драматического театра… А у нас он получился совсем другой. Хотя поначалу было тяжело играть такую многословную роль. Городничий практически всё время присутствует на сцене и выдаёт достаточно много текста, который сложно было присвоить в короткие сроки постановки. Чтобы наполнить роль жизнью, пришлось подружиться и с текстом, и с маской, и с собственным телом.
К тому же мы ставили спектакль летом, была жуткая жара, и когда дело доходило до конца только первой сцены, я уже был насквозь мокрым, и пот застилал глаза. Чтобы хоть как-то облегчить себе жизнь, я поместил в маску вентилятор на батарейках (благо объём маски позволяет это сделать). Сам себе не придумаешь — никто не придумает! На самом деле это спасает как нельзя лучше: даже когда на улице холодно, внутри воздух заканчивается довольно быстро.