Для Парижской оперы нуреевская версия «Дон Кихота» является, можно сказать, эталоном и национальным достоянием. У нас же премьеру приняли если не с острой критикой, то с явным недопониманием. Расскажите, как Лоран Илер, ученик Нуреева, вдохновлял труппу на работу с таким непривычным и сложным материалом.
Лоран вдохновлял своим примером. Он сам заряжается от работы, у него много энергии, он любит двигаться и тем самым подает нам большой пример. Он всегда говорил, что Нуреев нескончаемо много репетировал и при этом много требовал от других. Конечно, Лоран не русский, он более деликатен и в требованиях, и в критике, и во всем вообще. Но все равно всегда было понятно, что он хочет больше и больше. Нам временами было непривычно и неудобно. То, что мы делали, было нам не свойственно, мы привыкли к другому характеру, другому балету, но тем не менее, перед нами стояла большая задача справиться с текстом, с хореографией. Лоран заряжал нас именно тем, что это трудно, и у нас появлялся азарт преодолеть и побороть эти сложности.
Нуреев ставил «Дон Кихота» в первую очередь на себя, пытался «дотянуть» до своего уровня остальных артистов. Но танец не стоит на месте, возможности артистов растут, как и техника. Оценивая хореографию «Дон Кихота» с точки зрения сегодняшнего дня, можете ли вы сказать, что она труднее, чем шедшая в вашем театре? Что вообще делает хореографию Нуреева особенной?
Каждый раз, когда мы танцуем «Дон Кихот», мы готовимся к спартанским забегам. Например, для исполнителей роли Базиля создано намного больше препятствий, чем для Китри, ведь Рудольф Нуреев всё подстраивал под свои возможности, которые позволяли ему работать в определенной технике. Сейчас мужчинам сложно это повторить. У наших ребят весь процесс подготовки был сложнее, им надо было ломать себя. К тому же, Рудольф был невысокого роста, а Денис [Дмитриев – прим.] и Иван [Михалёв – прим.] достаточно высокие ребята. Партия Базиля всегда непростая, а в этой редакции еще в два раза сложнее. Высокому человеку справиться со всеми этими маленькими рондиками гораздо тяжелее.
«Дон Кихот» в первую очередь часто воспринимается как эффектный балет. Трюки, поддержки. У Нуреева же поддержек по минимуму, можно сказать, и нет вовсе. Зато техника нижней части ног усложняет задачи для мужчин. У них нет каждодневной практики исполнения таких элементов, им нужно развивать другую работу мышц и ног, и это доставляет много хлопот. Балеты Нуреева тяжелы еще и по «накрученности» элементов. Могут повторяться одни и те же комбинации с разных ног, но в них нелогичные позиции, или выверты, или переходы, которые доставляют неудобства.
Нельзя не упомянуть в разговоре личность самого Нуреева, которая присутствует в каждом па этого балета. В биографии, написанной Джули Каванной, говорится, что он часто сокрушался, что в Европе, в частности в Париже, балет не дотягивает до уровня Кировского (Мариинки), поэтому старался пропагандировать и продвигать именно русскую школу. На ваш взгляд, удалось ли Рудольфу оставить в хореографии хоть что-то от русской школы балета? Или же получился полноценный западный танец?
По поводу русской школы, конечно, есть сомнения. Рудольф был амбициозным и честолюбивым человеком и большим фанатом своей работы. Он посвящал этому очень много времени, много репетировал, выкладывался по полной. Как рассказывал нам Лоран, он всегда делал класс до конца и требовал от всех остальных того же самого. Для него это было как соревнование. Но если честно, я не могу судить, насколько был слаб балет в то время, чтобы он так сокрушался, что хореографии не хватает. Очевидно, как амбициозному человеку ему просто хотелось показать всё, на что он способен.
Мне кажется, в результате осталось мало русской школы. Мы чувствуем больше западного стиля: всё исподвыподверта, много неудобных и каких-то алогичных комбинаций и моментов. Русская хореграфия — другая. Самое главное – в том, как ты её исполняешь, в смысле каждого движения. В «Дон Кихоте» лично мне не хватает явно прописанной истории, отношений между героями. В первом акте игровые моменты еще присутствуют, а дальше (особенно в третьем па-де-де) все силы идут просто на исполнение.
Если посмотреть старые советские записи «Дон Кихота», в них чаще всего преобладают бешеные темпы, особенно в вариациях Китри. Чем техничнее была балерина, тем быстрее и «безбашеннее» был её танец. В версии Нуреева же темпы снижены до предела, чуть ли не до пауз. Как вам кажется, с какой целью это сделано и какой эффект создаёт это замедление?
Вообще сейчас все постановки идут не с такими быстрыми темпами, как было раньше. Немного сменился фокус. Да, раньше танцевали намного техничнее, но и стиль исполнения был абсолютно другим. Сейчас обращают внимание на другие вещи. Скорость исполнения падает, потому что размах ног, «выделывания» позиций и движений требуют другого времени.
Что касается постановки Нуреева, темпы в ней непривычные, и в принципе музыка во многих моментах другая. Здесь используется аранжировка Джона Ланчбери. Он же обработал «Баядерку» Нуреева и «Майерлинг» МакМиллана, это западные проекты. В «Дон Кихоте» музыка тоже звучит совершенно по-западному. Нам бы хотелось сдвинуть темпы в определенных моментах. Но это невозможно, ибо всё исполняется строго, как написано в партитуре, поэтому мы подстраиваемся под то, что есть.
Расскажите, пожалуйста, о работе над образом Китри. Изменился ли её характер и отношения с остальными персонажами по сравнению с редакцией Чичинадзе? Ассистентом Лорана Илера выступила Изабель Герен, балерина Парижской оперы. Какими советами она помогала создавать образ главной героини?
Не могу сказать, что у меня легко складывалась работа над этой партией. Внутри было некое противоборство, казалось, что борешься не только с собой, а будто еще и с репетитором.
Ещё до знакомства с Изабель я восхищалась ею как балериной, вдохновлялась её утонченностью, чистотой танца, смотрела записи, и мне очень хотелось с ней поработать. Но в итоге наши темпы работы и подходы не совсем совпали. Она очень активная. А у меня такая специфика: всегда, когда начинаю работать над чем-то новым, мне нужно время, чтобы вникнуть, уложить. Я вхожу в партию достаточно долго, копаюсь, вдумываюсь. Это всё занимает время. В этот раз процесс был сложнее, потому что у нас с Изабель абсолютно разные темпераменты. Часто иностранные хореографы и репетиторы ждут, что мы можем выдать всё и сразу. Им нужно показывать сразу готовый результат, а я по-другому готовлюсь к спектаклям. И всё равно Изабель очень вдохновляла. Она много показывала, она сама очень красиво двигается и играет. Было очень интересно смотреть и хотелось от неё брать и брать.
Большой спектакль требует большого углубления в процесс. К работе над новой хореографией прибавляется обдумывание и выстраивание мизансцен, и им здесь уделялось очень много внимания. Было важно, как ты всё подаешь, чтобы это было естественно, без наигранности. По сути, здесь Китри по характеру и темпераменту мало чем отличается от версии Чичинадзе или Петипа. Она такая же веселая, задорная, активная. Но вся сложность в подготовке любого спектакля и раскрытия образа – как много ты можешь привнести нюансов, на первый взгляд незаметных, ведь они и делают всю работу. Как в танце очень важны переходы, так и в самом образе важны порой абсолютно проходящие акценты – как ты встала, как ты ножку открыла, как головой где-то повела. Я обычно начинаю добавлять эти нюансы, когда уже свободно ощущаю себя в технике танца. Изабель же сразу, с первого дня обращала на них внимание. Я же в это время боролась с техническими моментами. В этом у нас был небольшой разлад. Но это очень большой опыт, и я бы очень хотела поработать с ней ещё. К концу, когда друг к другу привыкли, узнали, мы уже смотрели друг на друга другими глазами. Она поддерживала нас, болела, переживала за всех. Чем тяжелее работа, тем больше она остается в памяти и тем глубже проникает в тебя.
«Дон Кихот» принято считать исконно московским спектаклем. Наверно, именно поэтому публика так ревностно относится к более привычным версиям балета, которые хоть и «шлифовались» в советское время, но остались родными, с привычным либретто, музыкой и костюмами. У нуреевского «Дон Кихота» есть возможность стать «коренным»? Есть в нём что-то, чем он может очаровать зрителя? Или, спустя столько десятилетий, уже ничто не затмит классическую московскую версию?
У любого балета есть все шансы. Да, нам непривычно, потому что в России не знакомы с нуреевской хореографией. Она режет глаз, сразу идёт какое-то внутреннее противостояние и у зрителей, и артистов, и педагогов. Но если мы будем чаще лицезреть иные постановки, для нас это не будет уже дико, не будет напрягать.
Я считаю, что эти два балета, классический и нуреевский, должны существовать параллельно. Один другого не может заменить, они очень разные. Людям — и мне самой — всегда нравится смотреть что-то новое, другое. Когда смотришь один и тот же балет, каждый раз находишь что-то новое. Когда смотришь разные версии одного и того же названия, у тебя меняется взгляд. Я думаю, зритель может принять эту версию. В ней много интересных моментов. К тому же, работа с балетами Нуреева дает больше плюсов артистам. Они переламывают себя, учатся новой хореографии, новым движениям, новой непростой технике. Но это идёт в копилочку. Даёт свободу в дальнейшем, даёт опыт и навык, а в любой профессии навык – это самое-самое главное.