Наоми Перлов

"Ингер/Браун/Прельжокаж": Свадебка, Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко, Москва

Вы являетесь ассистентом Анжелена Прельжокажа и переносите его балеты на другие сцены уже 30 лет, хотя сами никогда в них не участвовали. Как вы получили такое доверие от хореографа?

Я выросла в творческой семье, мой отец — режиссёр документального кино, а я в детстве занималась музыкой, играла на кларнете, потом училась танцу в студии Бат-Дор в Тель-Авиве. Но я довольно рано поняла, что не вижу себя на сцене. Я почувствовала, что меня больше радует быть не танцовщицей, а наставником и педагогом, что у меня есть к этому талант. Я получила диплом в Институте хореологии Бенеша и позже оказалась на практике в парижской Опере, где познакомилась с Анжеленом Прельжокажем. Он заинтересовался моим образованием, мы много беседовали о современном танце, и, в конце концов, мне предложили контракт. «Свадебка» в 1989 году стала моей второй работой с Прельжокажем.

Как за эти 30 лет менялось и развивалось ваше отношение к этому балету?

«Свадебка» — невероятный балет, который сегодня звучит даже громче и насущнее, чем тридцать лет назад. Ведь именно сегодня так много говорят о феминизме и о правах женщин, запускаются движения в их поддержку, например #MeToo, что в те годы не было так востребовано. Я далеко не сразу приняла идеологию балета Прельжокажа, я была слишком молода и попросту не могла всё полностью осознать. В «Свадебке» затрагивается исторический аспект — балканские традиции похищения невест. Девушки теряют молодость, девственность, надежду, буквально всё. Сейчас я вижу, что это же очень острые вопросы, куда более насущные, чем в 1989 году. Однажды я увидела современную фотографию девушки, очень молодой невесты, которая выходила замуж за человека, который был намного старше и уже имел пять жён. У неё на фото была такая паника в глазах, будто она знала, что в браке ее ждёт опасность. Так что это не предания из прошлого и не что-то новое, такое насилие давно и повсеместно происходит в современном обществе.

Вы разговариваете об этих проблемах с танцовщиками?

О да, конечно! Но я привыкла работать следующим образом: я не «закармливаю» историями, пока они не прогонят их через тело. Постепенно в самих движениях раскрывается смысл проблемы, и шаг за шагом, сквозь партитуру музыки и хореографии, у артистов возникает полное понимание, а чтобы всё понять, нужно время. Каждый раз, когда я берусь за «Свадебку», это невероятный вызов. Не только для танцовщиков, но и для меня самой.

И как, по-вашему, труппа театра Станиславского и Немировича-Данченко хорошо справилась с задачей?

Они были очень убедительны! Помимо острых эмоций на сцене, они показали ещё и высокий уровень интеллектуального понимания, особенно на телесном уровне. Я работала с очень молодыми людьми, многим из которых по 21-22 года, но они двигались так, будто им тридцать: им было что сказать своим танцем. Я постоянно удивлялась, как им это удаётся. Они объяснили, что в них это рано закладывают, ещё в школе, и я правда видела, что передо мной совсем не дети. Когда я только пришла в театр, они так смотрели на меня, будто я сумасшедшая, но я в них очень верила. Работа над «Свадебкой» — это всегда культурный обмен, и опыт работы с театром Станиславского стал, пожалуй, лучшим в моей практике. Дело в том, что «классическое» тело артиста и хореография Прельжокажа — как два разных мира. Но, придя в театр в Москве, я была настроена на успех. Мне было важно, как московские артисты справятся с музыкальностью балета и технической стороной, нам было нужно сломать барьеры. В итоге это было два месяца счастья.

Артисты действительно полностью отдаются этой истории на сцене. Мальчики выглядят абсолютно разъярёнными, а девочки — будто в трансе, на грани сумасшествия. В чем секрет такого преображения молодых людей: сложная хореография, музыка или что-то ещё?

Когда перед премьерой на репетиции приехал сам Анжелен Прельжокаж, он накручивал девочек, вовлекая их в диалог с партнёрами, просил их обращаться к мальчикам, будто они уже женаты: «Почему я вечно занята стиркой? Я убираюсь, а ты смотришь свой долбаный телевизор!» Ему важен был диалог, чтобы появился ответ на важный вопрос: «Кто я, какое место я занимаю в двойственности брака?» И когда в конце доходит до «суицида», их переполняет глубокое-глубокое чувство пустоты и отчаяния, когда из тебя вырывается то, что держать в себе уже нет сил. Это история о внутренней силе, которая заканчивается трагедией.

И ещё это усиливается мощной партитурой Стравинского, к тому же это балет с вокальными партиями. Вам важно то, что поётся, или же куда важнее общий настрой и атмосфера, в которую погружает музыка?

Эта музыка — настоящий шедевр! Она очень сложная, нужно постоянно следить за темпом и ритмом. Пропустил одну секунду — и считай, что ты опоздал навсегда. Мне очень нравится разнообразие инструментов, которые представлены в этой вещи, очень нравится женский дуэт. Это правда шедевр. Мне постоянно хочется снова и снова браться за этот балет, лишь бы ещё раз услышать музыку. Мне кажется, чтобы постичь её, понадобится целая жизнь.