Что, по вашему мнению, происходит в пьесе «Отец»? В чем главная история?
«Отец» — это классическое произведение, и, как любая хорошая классика, поднимает множество тем и рассказывает каждому читателю свою историю. Август Стриндберг вложил большой объем разных смыслов в эту довольно небольшую пьесу.
А о том, что происходит в спектакле, я считаю, лучше не рассказывать. Гораздо интереснее, когда зритель сам задаст себе вопросы: а про что этот спектакль? что хотел сказать автор пьесы? что сказал режиссер? От ответов, которые зритель себе даст, будет больше пользы, чем от моей интерпретации.
Кто для вас Ротмистр: ученый, военный, безумец, жертва?
Ротмистр, в первую очередь, — человек. В произведении достаточно материала, чтобы полно рассказать о Ротмистре и как об ученом, и как об отце семейства, который заботится о счастье своей дочери, и как о жертве жестокой женщины, и как об узурпаторе. Каким вы его увидите — зависит от вас, мы старались показать всю сложность и неоднозначность этой фигуры.
Для меня Ротмистр — все сразу, сегодня на передний план выходит одно, через месяц — другое. Да больше скажу, сегодня в самолете я думал о своем герое не так, как за десять минут до нашего интервью. Я не хочу говорить ничего конкретного: как только я дам точное определение вам и себе, я уменьшу объем героя. Интереснее всего играть персонажа-загадку, которого нужно поворачивать под разными ракурсами, чтобы приоткрыть завесу тайны. Вообще, работать с ролью не может быть легко, не должно быть до конца понятно, кого ты играешь. В творчестве всегда так: чем сложнее пройденный путь, тем интереснее и объемнее результат.
Были ли у вас с режиссером спектакля разногласия относительно того, каким должен получится ваш персонаж?
Пожалуй, нет. Дело в том, что с Павлом Зобниным мы работаем уже много лет, и я доверяю Паше в этом смысле, и он нам доверяет, иначе, наверное, не стал бы с нами работать. У Паши замечательная режиссерская школа — мастерская Сергея Женовача, там его научили, как скрупулезно нужно работать с материалом. Это уже было понятно, когда Паша ставил в нашем театре свою дипломную работу «Стеклянный зверинец». Так что я всегда уверен: если он берется за произведение, то разберет его до буковки. Так же получилось и в этот раз: мы взяли четыре перевода пьесы Стриндберга и на репетициях каждую фразу пробовали произносить в разных вариантах. Это была очень кропотливая работа над ролью, репетиции длились три месяца. Играя уже готовый спектакль, мы знаем куда придем, на репетициях же мы следуем неизведанным путем, каждый раз заново открывая персонажа.
А когда спектакль уже готов, может ли измениться ваше мнение о персонаже?
Конечно! Театр — это особый вид искусства. Ни один спектакль не может быть сыгран одинаково два раза. Это не фильм, где заранее известна не только концовка, но и то, как герои к ней придут. В театре все живо, каждая сцена может менять смысл по множеству причин, и итог будет другой, хотя визуально вроде ничего особо не поменялось. А потом приходят зрители — все со своими мыслями, со своими идеями, и несмотря на то, что мы точно знаем, чем все закончится, мы никогда не знаем, как именно это произойдет.
«Отец» — подчеркнуто классическая постановка, соответствующая времени первоисточника. Как считаете можно ли «осовременить» пьесу, перенести в наше время?
Он и так современная. Если бы мы играли так же, как сто тридцать лет назад, когда эту пьесу начинали играть, мы бы просто не смогли удержать внимание зрителя, а это — главная задача театра. Это было бы слишком архаично, тяжело.
Естественно, современному зрителю нужно рассказывать истории по-другому, например, гораздо динамичнее. Тридцать лет назад так быстро на сцене не говорили, вы можете сравнить даже на примере сериалов: обратите внимание на разницу ритмов «Тени исчезают в полдень» и «Скорой помощи». Современный зритель уже так научился работать с потоками информации, что схватывает все на лету.
А если под «осовременить» вы понимаете другие костюмы и декорации, то это не так важно. Форма подачи может быть разная, лишь бы главная мысль произведения оставалась той, какую вкладывал автор.
Вы уже в четвертый раз номинированы на «Золотую Маску», один раз стали лауреатом. Что значит для вас эта премия и фестиваль?
Я с большим уважением отношусь к «Золотой маске». Это очень живая премия, этим она мне и нравится. Замечательная идея — выбирать лучшие спектакли сезона. Здорово, что оценивают конкретную работу прошедшего года, то есть, получив однажды «Золотую маску», ты не станешь навсегда прекрасным актером, тебе нужно будет продолжать работать, не сбавляя обороты.
А по поводу номинации — разумеется, приятно, когда твой труд оценивается профессионалами. Каждый год жюри набирается из лучших представителей театрального мира со всей России — режиссеров, критиков, актеров. В общем, это такая серьезная оценка, честная. И престижно даже не получить Маску, а поучаствовать в финальном этапе, который проходит в Москве. Готов приезжать хоть каждый год, так почти и получается: в нашем театре было и есть много номинантов, шесть «Золотых масок», так что на фестиваль мы приезжаем часто.