Сергей Потапов — режиссёр, который дает чёткие указания художнику-постановщику или тот, кто оставляет создание пространства на откуп вам? Как было в работе над спектаклем «Мой друг Гамлет»?
Сергей пришёл ко мне только с пьесой. Мы уже давно вместе с ним работаем, лет пятнадцать, а может даже и больше. И на разных проектах бывает по-разному. Иногда он приходит ко мне уже с четким видением и пониманием того, что должно в итоге получиться. А иногда Сергей ждёт предложений и решений от меня. В ситуации с «Гамлетом» он просто пришёл ко мне с текстом.
Работать с Потаповым довольно трудно. Я обычно предлагаю ему три-четыре варианта, и каждую идею приходится доказывать и отстаивать. Но именно на «Гамлете» мы практически сразу нашли образ, который понравился нам обоим. Мы отталкивались от своих ощущений от пьесы. Мои личные впечатления от Гамлета визуализировались в сторону абстрактного искусства, творчества Казимира Малевича и Пита Мондриана. Но такое представление об образе мне пришлось защищать.
Как развились эти первые малевиче-мондриановские впечатления от пьесы?
«Мой друг Гамлет» постепенно обрастал смыслами. Если говорить глобально, то Гамлет – это такой мировой вирус, который разъедает внутренний мир любого человека сомнениями. Сегодня этому способствуют цифровые и информационные технологии. На человека давят СМИ, огромное количество сведений, которые распространяется через интернет, где нет моральных, этических и эстетических сдерживающих рамок. Современный человек, как Гамлет, постоянно встает перед этим выбором, перед вопросом: где правда? И он делает этот выбор, исходя из своей природы, своей индивидуальности. Каждому нужна сегодня спасительная соломинка, которая поможет ему сделать правильный выбор и верный шаг.
Сергей Потапов работает с актёрами в сжатые сроки, максимум три недели. Не заставляет ли он вас работать в таком же турбо-режиме? Помогает ли вам это мобилизоваться или, наоборот, мешает?
Над спектаклем «Мой друг Гамлет» мы работали именно так. Мы принимали решения по ходу дела, нагора. Прямо во время репетиций мы решали, что нам нужно в той или иной сцене, воплощали какие-то новые идеи. С Потаповым вообще невозможно расслабиться. Кроме того, что нужно присутствовать на всех репетициях, мы продолжаем работать над спектаклями даже тогда, когда они уже вышли. Но это не касается каких-то глобальных идей, всё-таки это скорее работа над проработкой деталей. В этом смысле Сергей всегда держит нас всех в тонусе.
Как появились в спектакле световая рама и неоновые полосы, которые поднимаются и опускаются на сцену?
Это всё такие вспышки сознания. Эти образы приходят абсолютно интуитивно, без какой-либо привязки к чему-либо. А вот сцена со швейными машинами – это желание Потапова. Он в этот образ заложил большую идею. Жизнь как заводской конвейер, на котором люди – отработанный материал. В жизни он не такой мрачный человек, но в профессии у него именно такой ракурс. Это его художественное видение – через мрачное прийти к прекрасному.
Вы также работаете и в кино («Бог» С. Ермолаева, реж. Э. Новиков (2001г.), «Любовь моя», сценарист и реж. С. Потапов; в международном кинопроекте реж. А. Борисова «Тайна Чингисхана» (2009г.) работал в качестве ассистента-художника – прим. авт.) Чем отличается работа художника в кино и в театре? Вы себя в первую очередь ощущаете театральным художником?
Да, у меня были такие опыты. Но всё-таки я сегодня больше работаю в театре. Здесь художник намного важнее, чем в кино. У нас в Якутии нет никаких больших студий, я работал с частными режиссёрами и компаниями. Кстати, я работал с Сергеем Потаповым и в кино. И там он работает также быстро, также интуитивно, находясь в постоянном поиске натуры. Потапов не любит растягивать работу над чем-либо. На съёмках он всё решает экспромтом. В работе с ним всегда нужно иметь какую-то заготовку, которую при случае можно всегда быстро выдать.
После такого тренинга Потапова как вам работается с другими режиссёрами?
У Потапова всегда есть чёткое понимание того, что он хочет. Схема работы с ним всегда такая: сначала он говорит свое видение, потому отрабатываешь какое-то свое понимание и видение, а потом мы всё это соединяем где-то в общей точке, находящейся примерно посередине. Никогда не бывает такого, что режиссёр или художник тянет одеяло на себя. Поэтому от других режиссёров тоже всегда хочется услышать какую-то чёткую и точную формулировку идеи. Да и после такой высокоскоростной работы, как у Потапова, уже ничего не страшно.