Михаил Бычков

"Антигона", Камерный театр, Воронеж

Михаил Владимирович, вы сегодня действительно именитый режиссёр и в общем, что говорить, очень успешный театральный деятель. Эта номинация на Золотую Маску у вас далеко не первая, вы периодически в шорт-листе премии с 2000-х годов. Но если обратиться совсем вспять, к тому, с чего все начиналось: к студенчеству в ГИТИСе, двадцатилетнему возрасту, будет все то же имя – Мария Осиповна Кнебель, что и в судьбе Васильева, прочих мэтров русского и европейского театра. Какую роль в вашей режиссёрской практике играет школа Кнебель? Следуете ли вы её методу или просто узнали, впитали, и забыли, сформулировав совершенно своё?

Да, в 19 лет я поступил и в 24 закончил – достаточно рано для того времени, когда вообще режиссуре учили как второй профессии, и нас, кажется, было двое на курсе, кто не имел диплома, либо актёрского, либо еще какого-то. У меня правда тоже был диплом – художника, художественного училища, и это тоже имеет значение, потому что я далеко не только из метода Марии Осиповны Кнебель состою, хотя, конечно, это важнейшая встреча, важнейшая составляющая того, как я вообще понимаю театр. Причем это парадоксально, но я на курсе слыл таким формалистом, поскольку пришёл из художников, думал о картинке, смотрел и представлял себе прежде всего некий результат того, что должно происходить на сцене, а нас учили процессу, и соответственно, тому, что у персонажа внутри. И в этом смысле я, конечно, немного отставал или, во всяком случае, долго-долго ко всему приноравливался. Но вот сейчас, много лет спустя, когда позади сотня спектаклей, я в принципе не понимаю, как можно по-другому, мне очень трудно оторваться от того, что внутри у персонажа, внутри сценической ситуации, если говорить о пьесе. И это удивительно, конечно, ведь я не такой строгий адепт системы Станиславского, не носитель какого-то метода. Я воспринял то, что было мне по силам, понял это по-своему, соединил с какими-то своими индивидуальными особенностями, вот этим опытом художника, который продолжает всё-таки во мне как-то жить и не сдается. И я работаю во многом интуитивно, каждый раз пытаясь найти какие-то новые, в том числе, и методологические ключи к тому, чтобы раскрыть для себя пьесу, хотя получается это довольно-таки трудно. Но, конечно же, я могу сказать: да, я настоящий «кнебелевец» и этим горжусь.

При этом вы не только режиссёр, не только, как оказалось, художник, но ещё и продюсер, замечательный организатор. В этом амплуа вы не последние годы существуете, в статье «Тоже нашего времени Случай» 95-го года (о создании Камерного театра в Воронеже) Наталья Анатольевна Крымова размышляет о вашем режиссёрском будущем под влиянием «хождений по кабинетам», о роле «ходока и прораба», приводит ваши же слова, мол, «заматерел»… «Теперь надо уже сознательным усилием ставить некую преграду между приобретенными навыками и творчеством. Никто не знает, насколько хватит такой воли и что останется в итоге от “творческого максимализма”». Итак, «осталось» многое, но как? «Заматерел» в 95-м, что же теперь? Как эти годы «хождений по кабинетам» отразились на творческой деятельности режиссёра, художника?

Я руковожу небольшим государственным театром, который я придумал и который завоевал право получать государственную поддержку и сегодня является одним из самых эффективных и, так сказать, правильно устроенных театральных организмов в нашей стране. Мы в год зарабатываем на билетах столько же денег, сколько Воронежский Оперный театр, который в шесть раз больше нас по всем статьям: по размеру зала, по количеству работающих людей и так далее. Я отвечаю за планирование, стратегию, финансы, занятость труппы, кадры – за все. И в этом смысле у нас очень крепкая и успешная модель театра. Но опять же корни этой модели заложены вот в тех годах, о которых вы сейчас вспомнили, когда театр создавался, о которых писала тогда Наталья Анатольевна Крымова, когда по-другому было не выжить, нужно было создать эффективную систему, нужно было, чтобы зритель принес свою копеечку в кассу, нужно было, чтобы он один раз придя, не разочаровался, а наоборот, захотел прийти второй раз, чтобы ни один человек не сидел пожизненно и не ждал со своей нищенской зарплатой, когда его позовут что-нибудь там сыграть на сцене. Все, кто попали ко мне в театр (у нас театр контрактный), работали и работают очень много, заняты в самых разных ролях, и это в общем наша такая особенность, у нас до сих пор драматическая труппа менее двадцати человек. Конечно, большого опыта мне добавила и работа с Платоновским фестивалем: создать проект, его раскрутить, сделать одним из самых известных в России, признанных международно и так далее. Я первые несколько лет был и директором, и художественным руководителем Платоновского фестиваля, а потом эти организационно-финансовые функции передал новому директору и остался только худруком. Плюс я еще успел организовать и дать какую-то путёвку в жизнь детскому фестивалю «Маршак», фестивалю поэтического искусства «Мандельштамфест». Мне это интересно, для меня это переключение, а лучший отдых, как известно, перемена сферы деятельности, и за счет этого, наверное, сохраняю какую-то бодрость, нахожу энергию для того, чтобы достаточно много дел делать.

Теперь, если позволите, к «Антигоне», к вашей постановке, за которую вы номинированы на Золотую Маску…

Номинирован да, но и танцевальный спектакль «Мы» тоже нашего театра рук дело, а еще на Маске был «100% Воронеж» компании Rimini Protokoll, специальный проект Платоновского фестиваля, то есть тоже мы, кстати сказать, спродюсировать «100% Воронеж» дорогого стоит… Итак, «Антигона».

С постановкой «Антигоны» Ануя всегда связан некий политический дискурс, и самым напрашивающимся, но довольно банальным идейным посылом спектакля может быть «нет» власти диктатора, авторитарному правлению. Но у вас, насколько я понимаю, как и у Ануя, конфликт между государством и личностью куда более сложен и противоречив. За Креоном есть правда, как за главой государства, человеческая правда Антигоны очевидна…

Я думаю, что не только у Ануя и у нас, но и в жизни все намного сложнее, поэтому не так однозначно и в спектакле. Конечно же, хотелось создать не просто какую-то яркую, но определенную в своем посыле вещь, хотелось передать свое ощущение от жизни сегодня: в совсем недавнее время, в годы самых разных событий, в том числе, достаточно тревожных и даже иногда драматических, таких как театральное дело, которое мы все продолжаем переживать. В эти годы спектакль создавался, это ощущение мира в нем есть. И поскольку я исхожу из каких-то субъективных вещей, в спектакле заложено именно субъективное ощущение мира… Но и было бы странно, если бы мы сегодня просто все свели к тому, что нужно идти и умирать. Тем более во мне самом достаточно много от Креона: серьёзная ответственность, обязанности, которые на меня возложили люди, мне доверившиеся. Но смею надеяться, что я также немного и Антигона, во всяком случае, я за это в себе борюсь и, может быть, для этого поставил такой спектакль.

Да, это, можно сказать, была моя следующая реплика – о совмещении и вообще возможности совмещать эти два противоположных начала…

Такова жизнь, таков её процесс, и каждый день чаша весов колеблется, каждый день мы от чего-то к чему-то движемся. Я не могу сегодня сделать четких выводов, я точно понимаю одно, что эта сила и способность Антигоны сказать «нет» необычайна важна, когда все вокруг, в том числе и жизненный опыт, и опыт окружающих, подсказывают, что компромисс – самый правильный путь к достижению цели. Надо сохранять в себе эту способность говорить «нет», и есть пределы компромиссу, есть пределы внутреннему компромиссу и вообще всему есть пределы, потому что иногда кажется, что жизнь беспредельна.

В завершение всё-таки спрошу о Платоновском фестивале, обойти который в разговоре с вами невозможно. Но есть даже какая-то связующая нить между Платоновским и «Золотой Маской». В течение года «Золотая маска» везёт в провинцию живой и современный театр, тем же, в сущности, занят и Платоновский. Хотя судя по новой программе фестиваля, вы как художественный руководитель фестиваля «остепенились». Если ещё недавно ставка делалась на новаторское экспериментальное европейское искусство, местами даже провокативное, то теперь у вас материал по большей части «классический»: Додин с его степенными «Братьями и Сестрами»…

Карбаускис, Стуруа… Это связано с реалиями нашей жизни. У нас изменилась власть в регионе, и та поддержка, более того, тот карт-бланш, который я имел как худрук фестиваля при прежнем губернаторе, сегодня карт-бланшем уже не назовёшь, ситуация несколько иная. Иная и позиция нового губернатора, он очень прислушивается к тому, что говорится вокруг, к тому что сообщают или, по крайней мере, представляют ему как мнение общественное, в том числе, воронежской культурной общественности. Хотя все это, конечно же, не объективно, однобоко, и на самом деле за эти годы фестиваль сформировал замечательную публику, которой у Воронежа более чем достаточно, которая готова воспринимать самый разный театр. Но я не считаю, что современный театр обязательно должен быть радикальным или экспериментальным. Возможно, мои личные какие-то приоритеты и увлечения повлияли на то, как была составлена программа, скажем, предыдущего года, и в чём-то почувствовали себя обделенными люди, которые всё-таки воспринимают театр в каких-то лучших, но привычных для нас «новаторских» театральных формах. Хотя отчасти для меня и не было никаким компромиссом, наконец, иметь возможность привезти в Воронеж спектакль молодого интересного режиссёра Перегудова с участием Райкина, привезти только что вышедший, юбилейный спектакль великого Роберта Стуруа… Во всём этом есть смысл, и это не последний фестиваль, и сегодня для того, как фестиваль развивается и отстаивает себя, так лучше.