О танцемании и её симптомах
Вы страдаете такой профессиональной болезнью, как «Танцемания»? Какие у нее могут быть симптомы?
Я думаю, у нас в труппе нет ни одного человека, который бы не болел этим. Это танец, который тебя манит, заводит, заряжает энергией. Зарядившись сам, ты отдаешь эту энергию в зрительный зал, и это название полностью оправдывает себя в деле.
То есть, у Вячеслава Самодурова была такая задача: сначала зарядить артистов, и потом зал, а не наоборот?
Верно. И в постановочном процессе мы все чувствовали себя как рыба в воде. Репетиции проходили с таким драйвом, интересом, всегда было потрясающее настроение, хотелось попробовать новое. Если ты что-то не улавливал, то делал свое. И когда Слава видел, как что-то вырисовывается нужное, была обоюдная радость и даже ощущение победы от того, что мы получили именно то, что представляли.
О юморе
А кстати, что вы представляли? Для вас это юмористический балет? Или в нём есть доля серьёзности? Как вы проживаете то, что происходит внутри действия?
В спектакле есть три ведущие пары, и во взаимодействие каждой внесён свой смысл. Моя задача — дать больше иронии и яркого самовыражения. Я не вижу в «Танцемании» ничего драматического, это скорее хохма над самим собой, когда ты играешь со своим телом в прямом и переносном смысле. Всё, что мы там делаем, — это вроде и борьба с телом, но все получилось очень гармонично и удобно. Нас часто спрашивают, как вы вообще это запомнили и как называется то или иное движение. У каждого движения в классическом спектакле есть свои названия, и ты точно знаешь, что ты делаешь томбе, па-деб-урре, глиссад, па-де-ша, а тут у нас «зюка, зюка, подвыверт и всплеск рукой». Многие говорят, что у Кати Крысановой и Семёна Чудина пронзительный дуэт, чем-то в музыке созвучный со Свиридовым. Но даже она сама говорит, что в их дуэте много юмора!
Какие ваши сильные стороны помогают проживать партию? Вы по жизни такая же уверенная и ироничная?
Наверно, да. Я это чувствую, например, когда начинается наша знаменитая кода с барабанной дробью. Слава решил, что у меня боевой характер, потому что я постоянно в хорошем настроении, и отдал эту миссию «идти на абордаж». Я ничего не играю, просто вылезает наружу какая-то часть моего нутра. Перед «Танцеманией» у меня не бывает волнения и страха. Конечно, сценический мандраж всегда есть, но в данном случае это скорее постоянное предвкушение, когда стоишь и думаешь: «Ну когда уже начнём?» Когда это ставится на твои ноги, на твой темперамент, ощущается полная гармония.
О поддержке от хореографа
Какие профессиональные возможности для вас открывает стилистика Самодурова?
В этом балете я узнала, что я могу очень быстро и резко двигаться. Слава говорил, что тут надо добавить что-то шустрое, быстрое, тут головой поддать, тут рукой взмахнуть, тут шею повернуть. Я говорю: «Слав, я так не умею» — «Всё ты умеешь!» Я в принципе ничего не боюсь, например, поддержек, но у нас в коде есть отрывок со свободным падением, когда ты спиной падаешь в руки мальчика, и Слава просил отдать полное доверие партнёру. А так даже не знаю, что ещё.
Может, он пробудил какой-то особый драйв?
Драйв во мне пробудили, когда дали станцевать «Пламя Парижа». Я думала, что я и Жанна – это несовместимые вещи. Когда я выпускалась из академии, мне все говорили, что я лирическая романтическая балерина, а тут мне надо было исполнять танец басков, который, кстати, созвучен с моей кодой в «Танцемании». И тогда я поняла, что я могу.
Какой самый ценный совет Вячеслава Самодурова вы обычно вспоминаете перед выходом на сцену?
«Кайфуйте и будьте самими собой. Не надо никому ничего доказывать. Получите удовольствие». Это самое ценное, что говорит хореограф. Иногда рассказывают, как другие хореографы придираются к мелочам, глаз не туда, палец не в ту сторону. А тут человек нас невероятно заряжал и подбадривал. И «Танцемания» недаром такой получилась. Эта работа была домашней, мы быстро стали одной большой командой и до сих пор дорожим тем, что совместно сделали.