У меня программка спектакля в виде головы Хичкока уже год лежит на самом видном месте, и я каждый день натыкаюсь на неё, хотя никогда не сохраняю даже самые изощренные программки. Кто её такую придумал?
У меня дома тоже эта программка с Хичкоком висит! Мы обычно с Настей (Анастасия Юдина, художник спектакля – прим.ред.) вместе обсуждаем. Насколько я помню, даже вопросов по этому поводу не возникло. У него такой взгляд на этой фотографии, задающий жанр, как будто он на тебя всё время смотрит, наблюдает за твоей реакцией на происходящее.
Всё-таки в постановке персонаж Хичкока не так активно участвует, в отличие от пьесы.
Жанр спектакля – роуд-муви, соответственно, мы смотрим на всё как бы через объектив камеры. Так задумывалось. Я посмотрел много его фильмов, он очень любил сам сниматься в коротких репортажах, выступать в своих фильмах в качестве камео и стал таким узнаваемым персонажем Голливуда тех лет. Он у нас тоже появляется в эпизоде в роли банкира, а по действию является неким Хароном, который ведёт Оскара из реальной жизни в LA. Ну и зрителя тоже.
Он уже в фойе перед спектаклем поджидает.
Да, там сидят эти фигуры, три Хичкока, при этом на экране транслируется ролик, где он рассуждает о птицах и кинематографе. В фойе хотелось сделать атмосферу наподобие странного маленького кинозала в Лос-Анджелесе как в «Малхолланд Драйв» Линча, где мест намного больше, чем зрителей.
Смотри, есть книжка Розмари Уэллс «На синей комете», есть на её основе пьеса Ольги Варшавер и Татьяны Тульчинской, а у тебя получилось что-то третье.
Я часто работаю так, что если есть сценарий, то он перерабатывается. И здесь тоже добавили тексты из разных источников, и спектакль получился не такой детский как книга первоисточник, а более кошмарный и жёсткий.
Там же рассказывается про Великую депрессию в США, когда все банкротились, теряли работу и жильё, как Оскар и его отец. А я вспоминал свои ощущения из 90-х, ведь эти периоды – в Америке и России – похожи. Для меня это что-то на уровне запахов, ощущений. Я видел расстроенных взрослых вокруг. Мой папа, всю жизнь проработавший учителем истории, ушёл на молочный завод грузчиком. И я с этим ничего не мог поделать. Наверное, Оскар в чём-то на меня похож, только он более действенный, у него получается не барахтаться в этом времени, а что-то делать – вот это об этом.
И получилось как раз про оставленность этого ребенка.
Да, про оставленность, про желание быть взрослым и самому что-то решать. Про невозможность изменить жизнь, сделать её другой, про невозможность облегчить её в чем-то.
Я смотрела спектакль, лёжа в кровати, рядом на стуле сидел мой друг, и я всё равно чувствовала себя очень потерянно, хотелось его за руку взять, чтобы почувствовать кого-то близкого рядом.
Мы думали об этом, представляли, что зрители будут поделены по парам и тот, кто сидит на стуле, в определённый момент возьмёт за руку того, кто лежит в кровати. Но в итоге Кирилл Ратенков (Оскар) сам может дотронуться до зрителя. Это интересный опыт.
Ну и тут ещё игра с размерами, потому что кровать, в которой лежит Оскар, меньше подростковой, и у меня так было – детская кровать из ДСП, такого жёлтого цвета, покупалась давно, а потом я из-за неё вырос и спал, скрючившись.
Ты рассказывал об этом Насте?
Нет, мы немного говорили об этих вещах, не старались делать конкретно об этом. Если бы мы принесли все эти приметы 90-х, они сильно бы сместили акценты, а мы пытались делать не про конкретное время. Мне не хотелось использовать личную историю впрямую. Да, там появляются бандиты, говорится об экономическом шоке, о потере ориентации в жизни. Но мне хотелось сконцентрироваться на встрече сына с отцом.
Это что-то типа психотерапии для тебя было?
Не знаю, с этим временем у меня не всё разобрано. В 90-е мы жили бедно, но тогда я не концентрировался на этом, однажды просто заметил, что кеды, в которых ходил в школу, стали мне так малы, что я не мог нормально ходить. Когда папа увидел это, то ушёл из школы и стал грузчиком. Для меня тогда это не стало шоком, я не понимал того, что он сделал, что происходит вокруг. Но тогда я часто представлял, что будет, если мы вдруг разбогатеем, как и на что я потрачу деньги.
Да, я в детстве тоже представляла, что было бы, если бы мы разбогатели, покупали какие-то лотерейные билеты… Расскажи про цитаты в спектакле: там есть и Тарковский, и Шекспир, и все эти вставки про сон или смерть.
Да, они звучат, когда начинаются скачки Оскара во времени. Мы искали тексты, чтобы использовать их еще одним планом – можно же проваливаться в несколько слоёв сознания. Подбирали их вместе: я приносил, актёры приносили. Монолог из «Ричарда III», который звучит, я очень люблю, Тарковского тоже. Там много чего ещё есть: Ибсен, Гамсуна тоже хотели. Это все ассоциативно связано с ощущением потерянности, сна, перемешанного с явью, с пространством комнаты.
В какой-то момент и правда не понимаешь – это происходит на самом деле или нет. Как будто все проваливаются в долгий тяжелый мучительный сон.
Мы задержались на том моменте, где говорится, что Оскару стреляют в голову. И дальше – либо он путешествует во времени, либо это какое-то другое путешествие, более страшное. На самом деле и в книге это можно проследить, потому что там он прыгает в поезд и рассказывает, как время меняется, как дрожит, как он видит папу. Это то, на что можно посмотреть с небытовой точки зрения. Потому что когда человек умирает, он может переместиться в любую часть своей жизни, узнать всё. Мне представляется, что после смерти можно посмотреть, как фильм, каждый кусочек своей жизни, осветить самые темные уголки и узнать всё, что с тобой происходило, в подробностях, чтобы отпустить это.
Финал у тебя при этом не очень однозначный.
Оскар всё-таки не один остается, а с папой.
В конце они встречаются в реальности?
Они встречаются в LA.
Ты говорил как-то, что тебе очень важно создать в спектакле альтернативную реальность. Здесь она очень явно видна.
Здесь и работа со временем: оно то сжатое, то растянутое максимально. Ну и знаешь, мы репетировали же в подвале, с самого начала туда ушли. Это было очень удобно, потому что не надо было никуда перемещаться, если игрались какие-то спектакли, мы могли там спокойно репетировать. Заваленный подвал: там было холодно и зябко, там низкие потолки. Потом легко перешли в замкнутое пространство комнаты.
В подвале артистам пришлось приспосабливаться не только к прохладной температуре, но и тому, что их тела будут вмонтированы в стенку. Что из средств выразительности каждому останется только определенная часть тела, а находиться они будут на приличном расстоянии от земли, буквально висеть. Зрители располагаются на кроватях и на стульях, и перед спектаклем администратор просит тех, кто выбрал кровати, лечь в них – это совершенно другой угол восприятия реальности, позволяет погрузиться в атмосферу спектакля или просто поспать. (Смеётся).
Легально.
Да, разрешено! Нет зрительного зала – это и элемент иммерсивности, зрители становятся не только участниками спектакля, но и свидетелями, и даже частью сценографии. И актёры находятся на расстоянии трех сантиметров, ближе просто невозможно.
А музыка?
Музыку писал Дима Аникин, она идет из разных источников. Мы акустикой отдельно занимались, чтобы это пространство было небытовым. Чтобы у тех, кто лежит в кровати, звук проходил через тело. А видео нам делал Стас Свистунович, мне очень понравилось, как он сработал. Для меня вообще в команде всё хорошо, когда человек делает так, как я бы сам не сделал. Видео добавляет не просто какой-то картинки, а впечатление, как будто это всё в голове одного человека.
Давай теперь поговорим про спектакль «Wonder boy», который вы привезли на Детский Weekend. Ты обозначаешь его жанр как глитч.
Да, у героя книги Паласио произошел сбой в системе, у него множественные нарушения внешности, из-за которых он родился в общем-то без лица. Это же реальная история, я смотрел документальный фильм о нём и его родителях. Думаю, поэтому она так зрителей и цепляет.
Глитч – сбой в системе, это сбой в нём или сбой в нас – тут по-разному можно смотреть. Я сейчас для спектакля в Сыктывкаре общался с подростками, и они сказали, что в нашей стране самый толерантный возраст от 13 до 24. Сейчас на подростков идет сильный наезд, потому что они могут быть активными, могут выходить на митинги, и их начали правильно воспитывать. Вот в Екатеринбурге я был, там есть кружок при театре, куда приходят подростки и читают стихи о родине, а их председатель – молодой сталинист. Раньше я такого себе представить не мог, такое ощущение, что за это поколение борются. Но молодые ребята не любят такое давление, я надеюсь, что не любят.
После твоих спектаклей подростки часто организуют фан-клубы, и с «Wonder boy» было то же самое.
Да, у него есть группа ВКонтакте с фан-артами, рисунками, кто-то передавал конфеты с афишей спектакля. Он хорошо там живёт, много катается, он зрительский, не такой как «Папа…», но я люблю оба этих спектакля.
И в нём не так много цитирования, как у тебя обычно.
Я брал для спектакля интервью у школьников и собирался их вставлять, но вот эта российская действительность очень сильно конфликтовала с первоисточником, поэтому я все интервью отменил и оставил только основную историю.
О чём ты их спрашивал?
Как всегда начинаешь с каких-то вопросов, а потом они сами что-нибудь рассказывают. Как в Сыктывкаре я сейчас так же общался, и одна девочка рассказала, как сообщила маме о том, что ей нравятся девушки. Один играл в настольные игры сам с собой, потому что родители были заняты. А другой рассказал, что, оказывается, в Сыктывкаре видно Венеру, когда чистое небо. Ещё один мальчик говорил о том, как ухаживал за своим пожилым родственником и потом захотел стать фельдшером, а ещё выиграл 200 тысяч в онлайн-казино, и мама попросила его за себя поставить после этого.
Слушай, получается наша мечта сбылась у другого!Ты часто ставишь спектакли по зарубежным книжкам, а современную драматургию для подростков не думаешь сделать?
В последнее время получается в основном западная проза, мне кажется, она ушла вперед на несколько шагов. Где наша? Из русских пьес мне нравится «Аркаша больше не косячит», мы даже думали в Архангельске в колонии её поставить и, может, ещё поставим. Если не в Архангельске, то в другом месте. Мне кажется, каждый режиссёр должен поставить спектакль в колонии, а уж в нашей стране просто обязательно.