О работе над спектаклем
Как происходил процесс подготовки сценографии спектакля?
Работа с Юрием Николаевичем всегда подразумевает, что конкретного автора нет, — есть много людей, которые высказываются на заданную тему, фантазируют, придумывают. И когда пускаешься с ним в путь, ты к этому готов. Все открыты, все приносят, предлагают. Это очень приятное состояние, когда ты доверяешь людям, а они доверяют тебе. Вы делитесь своими мыслями, желаниями, а потом это всё как-то материализуется — это особенность работы с Бутусовым. Никогда не знаешь, что будет завтра, какая мысль придет ему в голову, какая мысль придёт артистам, какая мысль придёт тебе. Найдётся вдруг какая-то деталь декорации, которая повернёт сцену в другую сторону. Всё неожиданно. Это как идти по лесу и не знать, что будет за следующим деревом, за следующим поворотом.
Как менялись декорации в ходе работы?
Эта работа в какой-то момент превратилась в наш общий манифест, рассказ, высказывание. Не было так, что сначала появилась одна декорация, потом другая. Помню одну сложность с самым первым решением сценического оформления (там был придуман достаточно непростой планшет сцены), и театр просто сказал, что не сможет в тех условиях, в которых сейчас находится, его запустить, тогда мы сделали новую редакцию.
В этом спектакле главенствует текст?
Мне кажется, что текст — всегда очень важен. И слово, и артисты, которые его произносят, — это такой музыкальный инструмент, который тоже звучит. Мне кажется, здесь важнее было дать им некую свободу. Чтобы все немножко вздохнули по-другому и присвоили то, что каждому было близко.
После первых показов что-то менялось в сценографии?
В целом нет. После первого показа на зрителя в декорациях ничего не менялось, просто, как это бывает у Юрия Николаевича, менялись местами сцены. Постановка достаточно долго рождалась, всё в ней прорастало, обрастало, и был пройден хороший временной путь, чтобы пройти проверку.
Сколько вы работали над постановкой?
Мы начали летом [2021 года – прим. ред.]. Первый показ был в декабре, а премьера состоялась уже в конце января. Времени было достаточно, чтобы проверить, подумать, успокоиться, а потом опять заволноваться, засомневаться. Было время на всё.
О вороне
В «Ревизоре» Гоголя есть чёрные, неестественных размеров крысы, а в «Р» они воплотились в образе вороны, которая сразу после появление притягивает к себе внимание. Долго над ней работали?
Она родилась довольно неожиданно, в эскизах. У Юрия Николаевича всегда в спектаклях должна быть ворона, это его талисман. Тут даже не могу сказать, почему она возникла, что меня сподвигло. Она очутилась в этом пространстве, и Юрий Николаевич сказал: «Да, мы её делаем!». Потом мы с мастерскими долго искали фактуру: из чего сделать крылья, чтобы всё-таки была имитация пера, но в то же время не перо, потому что оно не проживёт столько времени на сцене. Было интересно, когда искали глаза, когда искали движения раскладывающихся крыльев (это не вошло в спектакль, но она ещё может разложить крылья, то есть занимать больше места на сцене). Мы попробовали, порепетировали и решили, что уж слишком много внимания уделяем ей, и этого не надо делать. Когда ворону привезли, артисты начали её обнимать — это было так занятно!
О Гоголе
Вы помните, когда впервые прочитали Гоголя?
Моя встреча с Гоголем произошла, наверное, лет в восемь-девять. Я увидел оформление Марта Китаева к «Мёртвым душам» и понял, что хочу это прочитать. А когда начал, то понял, что пока тяжеловато… Но какую-то атмосферу мне как раз театральные художники и навеяли. Гоголь — это в первую очередь театр, какой-то особый мир, в котором существуют персонажи.
О концовке
В театральной среде не утихают дискуссии: куда едут герои в конце — в ад или в рай? По-вашему, куда они едут?
Мне кажется, что герои едут в жизнь. Никто не знает, когда эта жизнь закончится, что будет за поворотом, но всё равно продолжают жить. Может быть, это путь к гибели, но это твой выбор, твой путь, и ты продолжаешь жить. Не останавливаешься, не ставишь на себе крест — это такое мужество… Мы каждый день доказываем, что он прожит не зря, что будем жить дальше. Жизнь, как река, всегда течет — на равнине, или в пустыне, или в горах, может, иногда срываться в пропасть, но всегда должна течь. Если она пересохнет, это уже и не река.