Максим Исаев

"Сказка о золотом петушке", Театр "Karlsson Haus", Санкт-Петербург

Спектакль создавался на лаборатории в Karlsson Haus. Комфортно было работать?

У меня есть внутренняя установка не привередничать и работать, когда возможность представляется. А здесь такой вызов: новая среда, новые актёры, новые обстоятельства. Театр небольшой, но по мне так даже лучше, в камерном пространстве работать интереснее. Все вибрации ощущаются, артисты со зрителями глаза в глаза. И машинерия не нужна особо. 

Как строилось взаимодействие с артистами? Это же незнакомые люди, не как в театре «АХЕ».

В «АХЕ» мы, конечно, единомышленники, но больше споров чем с Пахой [Павлом Семченко — прим. ред.] ни с кем не бывает. Друг друга переубедить почти невозможно. Актёры больше доверяют, даже пиетет испытывают. Возникали некоторые сложности с поиском решения, концепции, но тотального недоверия не было. Поэтому работа и шла. К тому же, они талантливые ребята. 

Когда мы делали спектакль, не было никакого разделения полномочий. Сидели с ребятами, рассуждали, они приносили идеи. Задано было только направление, основная тема. Авторами спектакля являются актёры, а я как зритель смотрю, со стороны, и что-то подсказываю и корректирую.

Озарения — это не мой метод. Курочка по зернышку клюет. «Приносы», этюды появляются. Так попробовали смонтировать, иначе, пересобрали. Моя задача в том, чтобы создать среду, в которой работа будет плодотворной. Как питательный бульон для бактерий. 

Вы занимаетесь театром художника. Насколько важен текст?

Мне нравится работать с очень разными текстами. Мы можем делать что хотим с первоисточником, будь то таблица Менделеева, текст Рубинштейна, сказки Пушкина, Библия, Тибетская книга мертвых. Все закидывается в мясорубку и перемалывается, фарш есть в любом случае, просто слегка отличающийся. Всегда происходит деконструкция материала. 

Текст в этом спектакле в подчиненной позиции, его гораздо меньше, чем всего остального. Бессмысленно пересказывать историю, которую и так все знают. Все ведь читали сказку, в детстве хотя бы. Конечно, пушкинский язык прекрасный, просто волшебный, но какой смысл выходить на сцену и заниматься мелодекламацией? Важнее порассуждать самим о теме, а не заниматься тупой иллюстрацией фабулы. Для нас сказка — повод сказать о том, что болит или трогает, о том, что интересно. Спектакль складывается из рефлексий, отрывков, кусочков фраз. На сцене просто наша версия происходящего, не претендующая на то, чтобы быть единственно верной и всеобъемлющей. 

А почему именно этот материал?

Я не смог вспомнить ничего с подобной тематикой, кроме «Золотого петушка». Конечно, все это старье и архаика, но, к сожалению, практически нет современных авторов, которые мне интересны. С другой стороны, есть в этих архаичных монстрах сила, точно сформулированные вещи, которые всегда актуальны. Вот уже несколько месяцев мы думаем про Салтыкова-Щедрина, и я поражен, что его не запретили до сих пор. Открываешь текст и понимаешь, что современной оппозиции даже не снились такие агитки.  «Петушок» тоже все еще актуальный. К тому же еще и таинственный, интересный. Много смертей, обманов. Ровно то, что происходит и в жизни сейчас.

Про что для вас эта сказка?

Не знаю. Я ее не понимаю. Серьезно, я пытался анализировать текст, как положено: причина действия, следствие, мотивы. У меня все не сходится. Особенно персонаж скопца, звездочёта. Что он хотел? Чья это проекция? Ничего не понимаю. Я прочел много разных теорий про «Сказку о золотом петушке». Слава Богу, ничего не вошло в спектакль. Читать было интересно, я даже попытался на своем косноязычном наречии донести суть некоторых версий до актёров. Но теории прошли мимо, от них в постановке ничего не осталось. Они все перестали быть актуальны, сейчас отсылки к Наполеону или к масонам не работают, даже если они там действительно есть. 

В ваших спектаклях часто очень лаконичные выразительные средства. Вы намеренно ограничиваете себя?

Конечно. Это один из методов работы. Чем больше себя ограничиваешь, тем более свободным становишься. Когда доступно все, начинаешь бессистемно тыкаться, пытаешься использовать все интересное, получается каша. Когда все доступно, ничто не провоцирует на поиск. В этот раз я просто вывалил на сцену кучу деревянных предметов и сказал: «Ребята, это наша сценография, с ней и работаем. Если нужно что-то сверх этого, давайте подумаем, но скорее всего нет». 

При этом «Золотой петушок» более гламурный, чем большинство ваших постановок. Пайетки, блестки, обнаженные торсы.

Скучно всё время использовать одну краску. Конечно, все мы заложники собственного стиля, найденных и отработанных приемов. Тем интереснее всегда выходить за границы привычного. В сказке же царь, царские дети, воевода, Шамаханская царица. Они должны эффектно выглядеть, но не шить же псевдоисторические костюмы. И тут такая возможность, все в пайетках! Мне нравится этот гламур.