Ваша героиня Оля Веденяпина оказывается в мире, законы которого остаются непонятными для неё. В окружающем мире разлита атмосфера страха и неизвестности, которой пытается противостоять ваша героиня. Какие задачи вам ставил режиссёр для создания образа Оли?
Всё началось с застольного периода. В начале декабря мы начали работу над этим спектаклем. Режиссер Антон Фёдоров приезжал к нам на десять дней, и все это время мы очень много читали, говорили, обсуждали, и поначалу мне было совсем всё непонятно. В пьесе много персонажей, которые воспроизводят некоторых животных, и актёры искали, пробовали какие-то интонации. Что-то находили, и у них интересно получалось, а мне всё было непонятно – что должно быть, как. Вроде они становятся такими яркими, а я не могу найти для себя каких-то красок. Потом Антону пришлось уехать, и он всем нам дал задания, в том числе чтобы мы прочитали «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, который является прототипом Димы Варламова. И как-то многие ответы для себя я начала находить и выстраивать себе какую-то линию. Как и Оля, мы сегодня живем в таком мире, где у нас очень много вопросов ко всему пространству, а ответов катастрофически мало. И какое-то ощущение несправедливости, что мы все время должны молчать или бояться чего-то, для меня это было скорее про это.
Какие впечатления от этой истории были у вас после первого прочтения пьесы? Был ли этот материал необычным для вас?
Когда мне прислали в электронном варианте пьесу, я думала, что это будет что-то понятное, потому что изначально отталкивались от известного сюжета сказки Губарева «Королевство кривых зеркал». Но когда я прочитала, какие персонажи в пьесе – Бизон, Ёж… Почему? Читаешь, читаешь, и не находишь никакой связи, никакой логики. А потом, когда находишь в ремарках какие-то заметки, например, «из письма Варлама Шаламова», начинаешь изучать, готовишься к этому, и многое становится понятно. Спектакль с некоторыми документальными подробностями, но мы не претендуем на полную достоверность – это скорее собирательные образы. В застольном периоде мы разбирали, например, почему один из персонажей – это именно Ёж. Подразумевается советский деятель Ежов, который устраивал допросы, с ним связан период «ежовщины». Почему, например, палача мы называем «Вася, Вася»? Был такой человек в истории, такая фигура – Василий Блохин, которого наградили высочайшими орденами, хотя он расстреливал людей… Оказывается, он любил разгадывать кроссворды. Такое вот интересное занятие для палача. В спектакле есть такой момент, когда он задает вопрос: «Как пишется «профессор» – с двумя «с»?». Такие моменты находились, и было очень интересно во всем этом копаться, как будто ты разгадываешь какой-то ребус.
Можно сказать, что поиск таких подробностей позволял лучше понять, в каком мире в этой истории находишься, и связать это с историческим контекстом?
Конечно, мы все это в школе проходили и читали, но все это прошло мимо нас. Вроде бы какие-то знания есть, но когда начинаешь копаться во всем этом уже полноценно, ты понимаешь, что совсем ничего не знаешь… Я, конечно, скажу банальную вещь, но я рада, что (хотя я работаю четвертый год в театре и очень много об этом слышу) сама дошла до мысли, что актёр должен понимать, зачем он выходит на сцену, что он этим хочет сказать. А если ты не знаешь всей глубины своего персонажа, всей глубины этой истории, то тебе и сказать, наверное, будет нечего.
На сцене не так много декораций, пространство спектакля практически пустое, что создаёт ощущение бесприютности, незащищенности. Как вы ощущаете себя в этом пространстве, созданном на сцене? Было ли вам страшно, как будто сами оказались в недоброй сказке?
Мы представляем эту историю как сон. Все постоянно сменяется, одно переходит в другое, и нам не нужны какие-то большие декорации. Какое-то трюмо, стол – этого достаточно. Когда мы видим сны, у нас всё достаточно логично в них происходит. Не задаешь вопросов – почему я шёл сюда, а пришел в другое место. Это просто законы сна. И в спектакле всё вытекает одно из другого. Мы обговорили, что не должны тянуть за собой какую-то конкретную линию, а больше копаться в себе и вспоминать, как ты себя чувствуешь себя во время каких-то страшных снов. И просто пробовать, делать, искать – и находить.
Ваша героиня Оля Веденяпина ищет ответы на вопросы, она отличается от остальных персонажей, у неё есть какое-то стремление дойти до сути, узнать правду. Вам близко такое ощущение внутреннее?
Вы знаете, да. Возможно, это прозвучит банально, но, по-моему, человек рожден для счастья, какого-то спокойного, гармоничного существования. Но его часто лишают этих возможностей, даже элементарно как-то действовать, но и просто выражать свою мысль. Почему я не могу о чём-то спросить? Почему я должна чего-то бояться? Она приехала из провинции и многого не понимает, что происходит вокруг, а люди уже адаптировались к такой жизни. Она задаёт вопросы постоянно, стучится в двери, даже когда ей говорят, что не стоит задавать такие вопросы и надо выбирать, к кому обращаться. У меня тоже иногда возникают такие вопросы – почему человек, рожденный для счастья и требующий простых каких-то условий, не может их получить. Почему мы должны бояться чего-то – даже просто говорить… Иногда такие мысли посещают меня и находят во мне отклик.
Какие трудности у вас возникали во время поиска способа существования на сцене?
Режиссёр требовал от нас, чтобы мы говорили друг с другом максимально естественно. Мне было всё время страшно, что меня просто не поймет зритель, что он меня просто не услышит, что ему не будет меня хватать. Мы привыкли выражать свои эмоции на большой сцене более ярко, чтобы зритель даже в самом дальнем ряду мог понять тебя. И иногда такое действительно случается на нашем спектакле, когда кто-то из зрителей не может его смотреть, не готов воспринимать паузу, ему нужно всё время какое-то действие. А наблюдать за внутренними проявлениями, которые актёр действительно пытается вытащить из себя, из нутра своего, бывает сложно. Очень редко, когда человек готов на это идти, давать себе шанс выйти из зоны комфорта и попробовать это прочувствовать, а не отрицать. По-моему, большая проблема зрителя как раз в том, что он может не понять, но уже делает выводы и не задает себе вопросы: почему персонаж так идёт, почему он так говорит. Это же все не просто так. Это очень важно – во время спектакля задавать себе вопросы – почему так, а не делать сразу выводы, что это «ерунда».
Для Альметьевского театра спектакль «Королевство кривых» можно назвать необычным и по форме, и по содержанию?
Это однозначно так. Когда я приглашаю на спектакль своих знакомых, я им сразу говорю: вы можете не понять, вам может не понравиться, но просто дайте себе шанс досмотреть до конца и, может быть, у вас будут совсем другие ощущения. Всегда переживаю за них, потому что этот спектакль важен для меня. Мы говорим о действительно важных вещах. Пусть и через сказку, но эта сказка отражает нашу жизнь. Некоторые люди, от которых я, наоборот, совсем не ожидала такой реакции, менее начитанные, менее насмотренные, уходили под большим впечатлением. Мы должны через все это пройти, чтобы сделать для себя какой-то вывод и получить эмоцию.
В этом спектакле нужен и от зрителя тоже определенный труд. В какие-то моменты становится страшно, даже на физическом уровне. Например, воздействие музыки, которая звучит в спектакле…
Музыка очень много значит. Многие мои знакомые после спектакля говорили: «Эта музыка так давит на меня». Но если она давит, значит она действительно оказывает тот самый эффект, мы этого и добивались. Эта гнетущая обстановка, где человек просто как пружина какая-то… На него давит, давит, давит, и он не выдерживает – идет против всех.
На ваш взгляд, поиск Димы Варламова – это конкретное событие в жизни героини или метафора всего существования в системе, замкнутом сообществе?
Если смотреть со стороны какой-то метафоры, наверное, это и есть поиски ответов на какие-то вопросы. «Где Дима, где Дима?» – ведь этот вопрос не обязательно воспринимать только буквально.
Что лично вы открыли для себя во время работы над ролью – в нашей истории или в природе человека? Что вас поразило?
Человек живет один раз на этой земле, и одну эту свою жизнь он достоин прожить счастливо. Не должно такого происходить — мы это видим и сейчас, к сожалению, когда человек хочет высказаться, а его просто берут, скручивают, уводят… Это неправильно! Об этом можно говорить очень долго, но мысль, которая больше всего во мне играет и играет – что мы достойны простого человеческого счастья. Со своими мыслями и со своими желаниями. Это какие-то простые вещи, которых должно быть больше в нашей жизни.