Кирилл Стрежнев

"Орфей и Эвридика", Театр музыкальной комедии, Екатеринбург

Миф об Орфее и Эвридике известен всем, и, думаю, что люди заранее начинают от него что-то ожидать. Осложняет ли работу над постановкой столкновение режиссёра с предубеждениями?

Думаю, что соприкосновение с подобным материалом – это счастье для режиссёра, потому что вряд ли есть такие, кто не мечтает поставить «Гамлета» или «Отелло». Я считаю, что для режиссёра интереснее как раз прикоснуться к такому великому материалу, чем думать о том, что «я провалюсь». Если думать, что «я провалюсь», то провалишься. Поэтому, когда обнаруживаешь материал, на котором ты можешь раскрыться и в котором могут возникнуть новые идеи – это счастье.

Миф об Орфее и Эвридике – это история о двух влюбленных. Однако, таких фабул существует целое множество. Что для вас особенного именно в этом сюжете?

У Эндрю Ллойда Вебера есть знаменитый мюзикл, который называется «Аспекты любви». В нём общая мысль такая, что любовь не бывает одна на всех. Любовь – это отношения мужчины и женщины, и эти отношения каждый раз уникальны. Всё искусство, вся драматургия, весь театр и всё на свете подчинено этой неисчерпаемой теме. Если говорить конкретно об «Орфее…», то я даже не задумывался об этом. Вот есть любовь, а какая она – это я придумаю сам.

Постановка производит впечатление постапокалипсиса, а в прессе сравнивают её с антиутопией. Почему концепция устроена именно так?

Знаете, это будет продолжением предыдущего вопроса. Чтобы возникла любовь, её нужно поместить в какую-то экстремальную ситуацию. Тогда и чувства будут обострённее и ярче, и сама по себе история становится более драматической. Орфей и Эвридика попадают на некую планету, населённую такими вот деформированными людьми – зомби. Важно, что герои оказываются как бы изгоями в этом пространстве, потому что их никто не понимает, и эту любовь никто не понимает, но тем она ценнее.

Если сравнить вашу постановку, которую мы увидим на «Золотой Маске», и первый вариант 1975 года, то в чем заключается принципиальная разница?

Разница принципиальная. Я был на той премьере, когда «Поющие гитары» [советский вокально-инструментальный ансамбль – прим.ред.] играли на Площади искусств в Ленинграде. Всем было понятно, что «Орфей и Эвридика» –шедевр. Это был спектакль, который я бы не назвал спектаклем, потому что в нём не было признаков течения драматического сюжета. Это было скорее концертное исполнение, и очень хорошее. В нём потрясающе блеснули Ирина Понаровская, Альберт Асадуллин и, собственно говоря, «Поющие гитары». Поэтому у первой постановки и сегодняшнего «Орфея…» нет ничего общего.

Как жанр мюзикла влияет на античный миф? Может быть чем-то его обогащает?

Дело в том, что мюзикл – это наиболее синтетический вид искусства, вбирающий в себя все выразительные средства: и вокал, и драматическое искусство, и хореографию. В связи с этим он имеет право влиять на всё. Я всю жизнь занимаюсь мюзиклом и получаю от этого огромное удовольствие, потому что я в нём свободен. Этот вид искусства освобождает меня от клише. Он даёт возможность любую историю решить по-своему. Очень хорошо, что мюзикл есть.